Валерий Вотрин - Гермес
В который уже раз Мес увидел Омфал, святилище и оракул Трисмегиста.
— Так, так, — вздохнул он, закрывая окошко. — А где Арелла, Снофру? Почему не выходит?
— Мы ждали вас, герр Мес, — сказал жрец. — Сегодня вы немного запоздали. Толпа накалилась. Они ждут.
— Устаю, — проворчал Мес. — Везде надо поспевать… Вели начинать, Снофру.
Он уселся в удобное кресло с низкой спинкой. Жрец поднес ему вина в большой кованой чаше, и он поставил ее себе на колени. За стеной, в Омфале, ударил гонг — четкий и мелодичный звук пронесся по громадному святилищу. Одновременно, попадая точно в такт множащемуся эху от белых стен, начал нарастать голос хора.
— О-о-о! — Этот звук был и ликующим гимном, и траурным плачем, он поднимался и поднимался вверх, пока не достиг апогея.
— О-о-о!
Гонг ударил снова. Мес уловил изумленный вздох толпы: на помосте появилась жрица. Он заглянул в отверстие. Как и предписывали традиции, она была полностью обнажена, только на ногах ее были тонкие серебристые сандалии с высокой, по всей икре, шнуровкой. Смуглое тело ее, натертое благовонными маслами, блестело. Широко расставив ноги и закрыв глаза, с безвольно опущенными вдоль тела руками, она остановилась на помосте. Толпа безмолвствовала, и теперь был слышен только хор: он быстро-быстро, ритмично приговаривал, будто заклиная:
— Трисмегист! Трисмегист! Трисмегист!
— Трисмегист, Трижды Величайший! — возгласила жрица, открыв глаза, и голос ее, низкий, звучный, послужил как бы сигналом хору: тот замолк.
— Вестник, — сказала жрица.
— Он славы глашатай, — подхватил хор.
— Проводник, — сказала жрица.
— Он низводит нас вниз, — запел хор.
— Охранитель, — сказала жрица.
— Отважный привратник, — выводил хор.
— Жезлоносец, — сказала жрица.
— Он знает истину, — поставил точку хор.
— Кто, кроме него? — вопросила жрица.
— Никто, — отвечал хор.
— Ведайте! — воздела руки жрица.
— О-о-о-о!
Звук вырос и упал.
— Кому ныне нужна помощь Трисмегиста? — строго спросила она.
Из толпы начали выходить люди.
— Мне, — выкрикивали они. — Мне. И мне.
— Оракул слушает, — спокойно объявила жрица, и стала тишина.
Вперед вышел человек. Он был одет в простой суконный плащ и держал посох в своей руке.
— Великий, — сказал он, — несчастье пало на мой дом.
— Изложи суть, — приказала жрица.
Человек произнес:
— Около месяца назад, когда я пахал свое поле, плуг мой нечаянно потревожил гнездо змей. Двух гадов, бросившихся на меня, я убил. Но с недавних пор змеи осадили мой дом. Они угрожают семье. Они угрожают мне. Скажи, что делать, всемогущий? Что делать?
За стеной в своем кресле Мес подпер подбородок рукой. Рядом ждал жрец. На помосте застыла жрица. Магнус Мес думал. Наконец он шевельнулся.
— Сожги серпантин, — проронил он.
Снофру быстро наклонился и прошептал что-то в другое отверстие, темнеющее рядом с первым. Снаружи жрица выслушала его слова у каменного уха и затем громко провозгласила:
— Трисмегист сказал — сожги серпантин!
Крестьянин в раздумье отошел в сторону и начал пробираться по стене к виднеющимся у входа палаткам толкователей.
Его место занял жирный человек в дорогом одеянии.
— Трисмегист, — заговорил он визгливо, — помоги! Ибо я прогорел. Сразу шесть сделок стали неудачными для меня. Или кара это богов?
Жрица молчала. Мес думал. Он медленно отпил из чаши, повертел ее в руках, рассматривая затейливый волнообразный узор по ее краям.
— Не бойся, ибо прощен, — сказал он, и Снофру передал его слова жрице. Та объявила их купцу, и он изумленно заморгал.
Купца сменила седая трясущаяся старуха в темной накидке.
— Трижды Величайший, — проскрипела она, — сегодня ночью я увидала во сне смерть. Это значит, что я умру? Но я не хочу умирать, — и она залилась слезами.
Мес снова отпил из чаши.
— Голова не работает, — пожаловался он Снофру. — Сегодня был трудный день. Это будет последний вопрос.
Жрец улыбнулся.
— Ваше слово, герр Мес.
Мес устало шевельнул рукой.
— Пусть скажет, что не всякому дано увидеть смерть.
— О-о-о!
Хор ликовал, просветленный.
— Оракул сказал, — объявила жрица после того, как обескураженная старуха направилась к выходу. Толпа сначала зашумела, недоуменно, растерянно, но потом люди стали потихоньку расходиться. Омфал пустел.
А в комнатке позади святилища Снофру поставил на стол глиняный кувшин с прохладным терпким вином, сыр, маслины и большой хлебный каравай. Первым сел Мес, потом Снофру, а затем откуда-то из темноты, уже одетая, выпорхнула Арелла, жрица, и тоже села с ними.
Мес преломил хлеб и разлил вино по чашам.
— Сегодня мало пожертвовали, — сказал Снофру. — Тот купец так и не смог уяснить слов оракула.
— Полагаться на слова оракула, — проговорил Мес жуя, — так же глупо, как бояться грозы.
Жрица через стол в упор смотрела на него своими огромными черными глазами.
— Вы не верите в собственные слова, герр Мес? — спросила она.
Мес откинулся в кресле.
— Я боюсь в них верить, — произнес он.
— Но вашими устами говорит Трижды Величайший!
Мес, который пригубливал в это время из чаши, поперхнулся.
— Трисмегист? — переспросил он. — Но… Да, как ни странно, он говорит моими устами. И также, как ни странно, в моей голове зарождается Слово оракула. Но это ничего не значит.
— Люди верят, — сказал Снофру.
— И правильно. И должны верить, иначе ничего не выйдет. Это главное. Они верят. А я занимаюсь своим любимым делом. Кроме него, у меня мало развлечений.
Повисла пауза. Арелла смотрела на кувшин с вином.
— Почему не ешь? — спросил ее заботливый Снофру. — Что тебя тяготит?
Арелла подняла голову и заглянула в глаза Месу.
— Кто ты, герр Мес? — тихо спросила она.
— Что тебе в том? — со вздохом осведомился тот. — Что изменится от того, если я скажу?
— Не будет поколеблена моя вера, — твердо отвечала она.
— Трудный день, — пробормотал он. — Трудный.
— Кто ты? — настаивала она.
— Арелла! — попытался успокоить ее Снофру.
— Я хочу знать!
— Хорошо, хорошо, — проговорил Мес морщась. — Аж голова разболелась… Арелла, сейчас я — никто. Понимаешь? Никто. Я — это я. Второго такого нет.
Молчание.
— Ты поняла?
— Да, — сказала она, неотрывно гладя на него. — Я знала это. Я видела это во снах.
Теперь и у Снофру в глазах появилось изумление.
— Герр Мес, — начал он.
— Да? — устало повернул к нему голову тот.
— Ты приходишь, когда нужен. Твои слова — непреложная истина. Ты… — это он?
— Вы что, непременно решили из меня сегодня душу вытрясти? — вышел из себя Мес. — Или неспокойно вам? Мало даров? Почестей? Славы? Может, страха? Может, просто сомнения замучили? Говорю вам — я устал!
