Лора Андронова - Вода окаянная
Черная борода Перша топорщилась, грудь вздымалась.
— За плату, стало быть? — спросил он.
Чужак кивнул.
— Ну так вот тебе наша плата! — взревел Перш и замахнулся на него тесаком. Но оружие отскочило от груди незнакомца, не причинив ему никакого вреда. На кожаной куртке не осталось даже тонкого пореза, даже царапины. Словно не замечая этого, кузнец продолжал наносить удары. — Подсобите, подсобите, мужики!
Недоуменно переглядываясь, сельчане бросились на помощь. Кто-то размахивал лопатой, кто-то — самодельным копьем. Кельман несколько раз ткнул чужака в живот доской от забора. Некоторе время царила сумятица. Потом шум разом стих. Целый и невредимый, длинносый снова сидел на ступеньке.
— И очень глупо, — сказал он. — Думаете, после моей смерти вода расколдуется сама? Напрасно, напрасно.
— Комок навозный, — с бессильной ненавистью прошептал Перш.
Незнакомец улыбнулся и, подобрав с земли пористый камешек, кинул его в кузнеца. Тот схватился за ногу и упал, как подрубленный.
— Перелом бедра. Помогите ему, — приказал длинноносый. — И запомните, мое имя — Сирил. А обращение «достойный господин» приводит меня в хорошее расположение духа. Есть ли какие вопросы?
— Мы можем купить воду, достойный господин? — спросила Мила, кланяясь. Ее голосок дрожал.
Сирил покровительственно потрепал ее по волосам.
— Умничка. Можете. Грошик за ведро.
По домам расходились в молчании. Кельман угрюмо тащил ведра и думал о том, что у него пересохло во рту. На полпути он не выдержал, остановился и выпил несколько пригоршней. Вода была прохладной и пьянящей, как вино.
На следующий день Кельман услышал шепот. Казалось, он доносился ото всюду — из углов, с потолка, с пола. Что-то неразличимое шептали кровать, шкаф и лавки. Вздыхал росший за окном клен.
— Нет, ты правда ничего не слышишь? — спрашивал он Арину.
Та качала головой, укладывая в узелок полоски вяленого мяса и хлеб.
— Опять вчера с Першем пил? Иди, проветрись, полегчает. Походил бы по соседям, вдруг кому что подправить надо?
— А ты-то куда собралась?
Арина зло сощурила глаза.
— Может, вы и собираетесь идти на поводу у этого сучка, но я — нет. Схожу на западный склон, посмотрю, не проклюнулась ли юлица. Ягода сочная, с ней никакой воды не надо.
— Жаль, ни у кого коровы нет, молоком бы обошлись.
— А кормить ее чем прикажешь? Туфом?
— То-то и оно…
Проводив жену, Кельман заглянул на постоялый двор. Его встретили с радостью. Всем не терпелось обсудить вчерашнее происшествие.
— Ясно, как день, что это демон. Самый настоящий демон. Оружием его не взять, только если каким-то особым, — говорила розовощекая Бака — дочь Амса.
— Как же, сказал бы тебе демон, как его зовут, — возразил Кельман.
Он устроился на полу в просторной кухне и принялся осматривать вечно ломающиеся табуретки. Шепотки немного стихли, заглушаемые более громкими звуками.
— В имени вся их магическая сила и заключена.
Бака возмущенно взмахнула полотенцем.
— А он соврал, соврал он!
— Может, это просто какой-то безработный чародей?
— Решивший собирать по несколько грошей в день в нашей глуши? Да еще таким странным способом? Смешно!
— Допустим, есть какие-то причины, — сказал Кельман.
— Какие тут могут быть причины?! — оборвала его Бика. — Не тот маги народ, чтобы довольствоваться крохами.
— Ты что, много магов знаешь?
— Да тут и знать-то не надо — и так понятно, — ответила Бика. — Пап, ведь я права?
Амс стоял у плиты и укладывал в нее дрова.
— Нет, — сказал он. — Не права. Сирил — тень того человека, что пробил скважину для нашего источника.
Глаза девушки округлились. Бросив мокрое полотенце в раковину, она подошла к отцу.
— Но почему ты так думаешь? — спросила она шепотом.
— Потому, что наши предки обманули его. Обещали дать за работу пять дюжин самых ценных искритов, но год тогда выдался неурожайный, и пришлось подмешать с десяток плохоньких камешков, — Амс вытер руки о передник и пожал плечами. — Он же не ювелир. Не разобрался.
— Считаешь, он теперь мстит? Вернулся с того света, чтобы покарать за обман?
— Другого объяснения у меня нет.
Кельман вышел на улицу и направился к дому Перша. Против обыкновения, ставни на его окнах были плотно закрыты. На наличниках появились хитрые знаки, начертанные мелом — сложные сплетения линий, напоминающие скрюченные цветы.
Перш лежал на кровати, до подбородка укутанный в пуховое одеяло и вещал:
— Дух Дор-Сура! Кто это еще может быть? Все мы жаловались на то, что извержение в этом году запоздало, что мы можем не успеть собрать урожай искритов до прибытия купцов. Ох, и не по нраву ему пришлись наши слова, — кузнец жалобно сморщился и потер забинтованное бедро.
— Болит? — спросил Кельман, устраиваясь рядом.
— Болит. Хорошо хоть жар спал, а то уже целую кадку воды вылакал. И все равно пить хочется, — он провел рукой по груди и неожиданно добавил: — Мне бы сейчас листьев вурицы к перелому приложить. И из вешенной настойки примочки делать.
Сидевшая возле огня Мила подняла глаза от вышивания и удивленно посмотрела на мужа.
— С чего ты это взял? — спросила она.
Перш заморгал.
— Не знаю. От лекаря, наверное, слышал.
По улице с грохотом проехала телега, стоящая в шкафу посуда задребезжала и запрыгала.
— Я вот все думаю, — сказал Кельман. — Почему он берет всего лишь грошик за ведро? Ведь он мог назначить любую цену.
— Если цена была бы слишком велика — мы отправили бы отряд к Хохочущему водопаду. А так проще платить и надеяться на то, что одним прекрасным утром Сирила возле источника не окажется.
— Пожалуй. Путь неблизкий, и с Да-Шил спускаться неохота.
Они замолчали. Кузнец закрыл глаза и принялся что-то насвистывать, а Кельман подошел к Миле и стал наблюдать за ее работой. На тонком беленом полотне, натянутом на пяльцы, карандашом была нарисована пышная роза. Стебелек уже зеленел шелковыми нитками, и игла порхала над тканью, обозначая шипы.
— Не знал, что ты так умеешь.
— Как — так?
— Так красиво.
Мила погладила вышитые листья.
— И я не знала. А сегодня утром встала — и вот. Само получилось.
Кельман поежился. Глаза ее излучали нестерпимый, пугающий свет.
Утром Кельмана разбудили голоса.
— Зерно, зерно, зерно, — монотонно твердил кто-то писклявый.
— Скорее, скорее…, — вторил ему другой, звонкий тенор.
— Опять блоха!
— Уйди, уйди… Догоняет!
— Дети! Вернитесь!
