Дмитрий Казаков - Фасад
А уж Альберт Стил решил, что с поисками потерявшегося профессора лучше всех справится Джон Уайтхед, хорошо знающий испанский язык, а кроме того на четверть являющийся оджибве.
– Он не говорил, куда именно собирается?
– Нет… – администратор наморщил лоб. – Но он, вроде бы, брал железнодорожный билет…
– Позволите осмотреть его номер? В сопровождении горничной, разумеется? – Уайтхед еще раз улыбнулся. За двадцать лет работы он хорошо усвоил, что улыбка порой бывает эффективнее пистолета. – Ведь профессор так и не съехал?
– Позавчера звонили люди из посольства, обещали забрать его вещи, – администратор потянулся к телефону, – но пока, по-моему, никого не было… Луиза? Сейчас поднимется сеньор, покажи ему семнадцатый номер… Нет, не полиция.
– Благодарю вас, – зеленая бумажка с цифрой и портретом перекочевала в ладонь администратора и тот впервые за всю беседу улыбнулся.
Номер оказался самым обычным – гостиная с телевизором, просторная спальня и санузел. Луиза, глазастая толстушка с кожей темной, как шоколад, торчала рядом, пока Уайтхед осматривал вещи Мак-Келлена, но ее присутствие мало ему мешало.
В любом случае он не нашел никаких зацепок. Отсутствовали деньги, документы и предметы, необходимые каждый день. А вот то, без чего можно обойтись в короткой поездке, Мак-Келлен оставил.
– Добро пожаловать, сеньор, добро пожаловать, – лейтенант Уэмак Бланко был высок и округл, как крепостная башня. Под форменной голубой рубахой колыхалось необъятное брюхо. – Присаживайтесь! Чем могу помочь?
– Я звонил вам из «Чикомостока», – второй экземпляр визитной карточки пошел в ход, – и представляю здесь интересы госпожи Мак-Келлен…
– А, – улыбка полицейского увяла, как цветок, который давно не поливали. – Вы все по поводу этого американца…
– Да, – Джон понял, что тут улыбки не помогут, куда лучше подействует строгий, почти официальный тон, – и мне хотелось бы знать, что предпринимает полиция Теночитлана?
– Пока нет запроса из посольства, – Бланко насупился, как носорог, – мы не можем открыть дело. Ну а когда откроем, – ручищей, которой можно было глушить китов, он выразительно шлепнул по груде картонных папок, – оно попадет сюда… Ясно?
– Да, – Джон кивнул. Намек выглядел прозрачнее куска горного хрусталя. Вряд ли местные полицейские с энтузиазмом ринутся искать пропавшего американца, когда у них своих забот полон рот.
– А вообще, честно вам скажу, сеньор Уайтхед, – тон лейтенанта стал задушевным, – Теночитлан – большой город… Всякое может случиться. Люди иногда пропадают на улицах и у вас в Штатах, ведь так?
– Глупо спорить, – Уайтхед пожал плечами. По сравнению с тем же Нью-Йорком Теночитлан – сущий рай.
– Так что я надеюсь, – на улыбку Бланко должны были слететься сотни ос, – что на меня не будут слишком сильно давить…
– А я надеюсь, – Уайтхед чуть понизил голос, – что полиция Анагуака не станет препятствовать маленькому частному расследованию.
– Упаси нас Святой Атональцин! – Бланко замахал руками, заставив вентилятор на столе смущенно кашлянуть. – Расследуйте на здоровье! Ведь если вы его найдете, то нам же забот меньше…
– Вот и отлично, – Джон встал, ощущая, как пропитавшаяся потом рубашка неприятно липнет к плечам, – если чего, я всего могу сослаться на вас. Ведь так, сеньор лейтенант?
– Истинно так, – на этот раз полицейский улыбнулся по настоящему дружелюбно.
– Еще октли, сеньор? – официант возник рядом с ловкостью хорошо вышколенного джинна.
– Нет, благодарю, – Джон покачал головой. Традиционный анагуакский напиток славился убойной силой, а Уайтхед вовсе не собирался заканчивать вечер под столом.
Отель, где он остановился, назывался «Чапультепек» и даже в Штатах знали о местном ресторане.
Джон успел попробовать жаркое из собачьего мяса с фасолевым гарниром, которое на вкус мало чем отличалось от телятины, и сейчас подумывал о том, чтобы заказать что-нибудь еще вроде запеченного на углях ужа или игуаны с кукурузной кашей.
Меню пестрело всякими хитрыми штуками вроде кактуса «нопаль», рыбы-меч с лимоном или с чесночным соусом, супа с морепродуктами, лангустов с авокадо, так что тут растерялся бы и опытный гурман.
В конечном итоге Уайтхед решил не рисковать.
– Что посоветуете на десерт? – спросил он у официанта.
– Есть жареный сахарный тростник, сладкий королевский хлеб, – затараторил тот, – булочки и кексы, а также вишневое чимичанги, суфле из кукурузы, манго со сливками, кесадильи, тыква в сиропе…
– Давайте тростник, – вздохнул Джон.
Пока ждал десерт, разглядывал развешенное по стенам оружие. Тут были круглые щиты из бамбука, украшенные мозаикой из камней и перьев, копья с обсидиановыми наконечниками, мечи и стрелы, и посреди всего этого – дряхлая винтовка девятнадцатого века.
Такая же висела на стене старого дома в Индиане, где родился Джон, его отец и дед. По семейному преданию, с ней прадедушка участвовал в Первой Юго-Западной войне, в которой на стороне анагуакцев яростно сражались вытесненные из США индейские племена – чероки, семинолы, чактавы…
Насколько Уайтхед помнил, именно тогда США заполучили бывшие испанские земли по Миссисипи.
– Ваш десерт, сеньор.
Сахарный тростник оказался приторным, и Джон доел его с трудом. Расплатившись, поднялся в номер, где улегся на кровать, напоминающую размерами аэродром.
Некоторое время он честно пытался смотреть телевизор. Но на одном из каналов транслировали соккер, на другом тлатоани – депутаты местного парламента, тлатокана, яростно мешая испанский и науатль, обсуждали важный вопрос о каких-то кальпишки.
Не обнаружив ничего интересного, Уайтхед сдался и выключил телевизор. Заснул он с мыслью о том, что попал в другой мир, хотя всего в восьми сотнях километров на север, за рекой Колорадо, все точно так же, как в Нью-Йорке…
Площадь Сокало была столь велика, что на ней без тесноты убрались бы несколько стадионов. В центре возвышался памятник Матлалошичитлю – герою революции, свергнувшей императорскую власть в начале девятнадцатого века. Рука гордо выпрямившегося в седле революционера указывала на дворец, возведенный еще при Монтесуме.
Сейчас в нем обитали потомки того императора, которого Матлалошичитль благополучно изгнал. На окружающей дворец стене виднелись бережно охраняемые оспины от пуль и снарядов. Одни остались от революции, другие – от боев времен французской интервенции и последовавшей за ней Реставрации.
Напротив дворца высился храм Святого Креста. Исполинская ступенчатая пирамида ранее была языческим святилищем, и не одна тысяча человек расстались с жизнью на плоской вершине. Сейчас над венчающими ее двумя строениями торчали кресты, но они выглядели тут чужеродно. Так и казалось, что из двери появится жрец в черных одеждах, потрясая окровавленным, только что вырванным из груди жертвы человеческим сердцем…
