Игорь Росоховатский - Остров в открытом море
В два пришел Сам. Походил, походил по лаборатории, потом вдруг говорит:
- Слышал я, что тут некоторые интересуются, для кого им систематику делать.
И глазом в мою сторону косит.
"Кто же ему успел доложить?" - думаю. И помимо воли заползает в душу восхищение Вольдемарычем. Ведь не ожидал наших выступлений - сам пошел в атаку. Впрочем, это старый испытанный прием.
- Чтобы, избежать кривотолков, - говорит Вольдемарыч, - я сразу скажу вам: систематику будете делать для Нифонтова, заместителя начальника Управления. Нифонтов возглавляет комплексные исследования о влиянии атмосферных условий на здоровье человека - в частности, на его психику, - вещает Вольдемарыч. - Нифонтов по образованию психолог и в метеорологии, естественно, не силен. Вот мы и поможем ему для общего блага. Надеюсь, мне не нужно вам напоминать, что исследования на стыках наук являются самыми перспективными и что в ходе их специалисты одной области всегда прибегают к помощи специалистов смежных областей? А исследования, возглавляемые Нифонтовым, необходимы для развития медицины, для излечения тысяч и тысяч больных. Поэтому и взвалил на себя Нифонтов столь тяжкую ношу...
А я думаю: "Если Нифонтов хочет облагодетельствовать страждущее человечество, то почему бы ему не сделать это за свой счет, за счет своего времени и своих усилий? Но и Вольдемарычу надо отдать должное: ишь какое современное прикрытие придумал - исследования на стыках наук..."
- Кстати, - как бы вскользь говорит Вольдемарыч, - чтобы возместить вам дополнительные затраты времени, Управление выделило нам премию за последнюю совместную работу.
Наступило общее оживление. Смотрю на часы: уже три, а никто ни гу-гу. Три тридцать... Четыре... Через полчаса Сам уйдет в Президиум...
И тут я не выдержал.
- Это все, - говорю, - хорошо, замечательно. Исследования на стыках наук, помощь медицине... Но прошу ответить на один немаловажный вопрос: материалы эти и результаты комплексных исследований Нифонтов использует для своей диссертации?
- Какое это имеет значение? - рявкнул Сам.
- А такое, - отвечаю, - что если материалы нужны для диссертации, то систематику вам придется поручить другому отделу.
Сам прикнопил меня своими лютыми глазками к стенке.
- Это вы от имени отдела выступаете? - спрашивает. - Вас уполномочили?
Он метнул косой взгляд на мужеподобную красотку. Спрашивает:
- Борис Петрович говорит и от вашего имени, Надежда Кимовна?
Она кокетливо передернула плечиками и, в свою очередь. косит на Илью Спиридоныча. Сам - к нему:
- Вы уполномочивали?
Илья Спиридоныч невозмутимо очки на носу поправил и очень ровным - под линеечку - голосом:
- Разве у меня своего языка не имеется? Да что вы, Александр Вольдемарыч, Бориса Петровича не знаете? Ему лишь бы воду замутить. Без скандала жить не может.
- Так вы, оказывается, еще ко всему и самозванец, Борис Петрович? - уже остывая, довольно рокочет Сам.
- Оказывается, так, - отвечаю. - Но все равно на чужого дядю работать не стану.
- Так ведь никто вас здесь в отделе и не держит, - говорит Сам.
Тон его спокойно-рассудительный задел меня больше, чем слова. Глядя в его широкую переносицу, я отчеканил:
- "По собственному желанию" не уйду.
Я попал в цель, потому что в его маленьких глазках вспыхнула ярость. Изо всех сил сдерживая ее, он проговорил:
- А мы вас "по собственному" и не отпустим. Вот завтра на собрании все товарищам объясните, тогда и решим, как вас отпускать. Надежда Кимовна, как полагаете, нужно собрание?
- Да он наверняка уже сам все понял, без собрания, - говорит Надежда Кимовна.
Сам прошествовал к выходу. После его ухода все старательно делали вид, будто ничего не случилось. Но я сорвал их игру.
- Значит, так получаются самозванцы? - спрашиваю громко. - Может, и Лжедмитрий так получился?
Молчат.
Тогда я подхожу к Илье Спиридонычу.
- А как же быть с личным примером, с воспитанием молодежи, о котором вы так любите говорить?
Думаете, он смутился? Ничуть не бывало.
- Вы, - говорит, - Борис Петрович, об НВ забыли. НВ - это у нас свой, отдельский термин, означает - не выставляться.
Тут и остальные загалдели. Дескать, нам же разъяснили, что все это исключительно для пользы науки. И только Надежда Кимовна с откровенным злорадством на меня посмотрела и высказалась:
- Давно вам твержу, Борис Петрович: дурно вы воспитаны, вкуса у вас нет. Отсюда и все ваши беды, бедняжка.
А Танечка-Манечка-Любочка будто в мысли мои заглянули:
- Молчали бы вы, Борис Петрович, и все было бы в порядке.
В общем, виноватым оказался я.
Даже друг мой, Виктор Воденков, когда я ему обо всем рассказал, посмеялся надо мной: "А ты что, младенец? Людей не знаешь? В двадцать четыре года кандидатом стал, да еще и выставляешься. Утверждают, будто талантлив ты. А это вина перед ближними не малая".
Муторно мне. Тошно ходить на службу. Смотреть на сослуживцев не могу. Видимо, все еще реакция продолжается. Придется ждать, пока пройдет... А возможно, дело не только в том. что случилось на службе. Устал я сильно в последнее время, перегрузился: диссертация, курсы, в нескольких комиссиях заседать заставили. Ничего, лето придет - отдохну.
А в остальном у меня все хорошо.
Передавайте привет Валерию Павловичу.
Борис
ПИСЬМО ВТОРОЕ
19 апреля
Здравствуйте, родные! Извините за долгое молчание.
Пишу из больницы. Доктор Барновский настоял, чтобы, я вам написал. Мне трудно писать. В голове быстро-быстро вертятся жернова - большие и маленькие, мелкозернистые и крупнозернистые, массивные и легкие, - размалывающие мозг. накручивающие на себя нервы.
Доктор говорит, что это скоро пройдет, так что вы не волнуйтесь. Я верю ему, потому что лечение идет успешно, и я теперь уже отчетливо помню все случившееся и знаю, почему попал сюда.
После ссоры с Самим собрание в лаборатории, все-таки состоялось. Возможно, я и ошибаюсь, но такого представления и в цирке не увидишь. Сам не рычал и не ворчал. Наоборот, он казался усталым и даже печальным. Всем своим видом и голосом он подчеркивал, что ему жаль меня.
Не скажу,, что все сослуживцы были против меня. И все же на собрании со всей очевидностью выяснилось, что в дружном и сплоченном коллективе я человек сквалыжный, бунтарь-одиночка, возмутитель спокойствия. Меня разоблачили и заклеймили, а я все-таки не подал заявления об уходе. Уж очень не хотелось Самого радовать.
Через день вызвали меня к директору института. Выслушал он меня внимательно, сочувствие в глазах засветилось.
- Потерпите полгодика, Борис Петрович. - говорит. - У нас перемены назревают.
Полгода, вроде бы, и немного. Выплакался я ему в жилетку, решил временно смириться., ждать. А ждать оказалось невмоготу. Как говорили римляне, не так страшен рык льва. как вытье гиен и шакалов.
