Андрей Щербак-Жуков - Просто свидания с музой
Щербак-Жуков Андрей
Просто свидания с музой
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
ПРОСТО СВИДАНИЯ С МУЗОЙ...
прозаический блюз
Каждый вечер, где-то около десяти часов, к нему приходит муза. Она вместе с легким дуновением ветра влетает в форточку и садится на краешек письменного стола - ногу на ногу. Вместо приветствия она, смеясь, спрашивает:
- Слушай, а зачем тебе такие длинные волосы?
А он, тоже смеясь, отвечает вопросом на вопрос:
- А зачем тебе такие голубые глаза?
И они оба смеются снова. Им весело и хорошо.
Юная муза - большая болтунья; возвращаясь домой после своих дел, она не может пролететь мимо знакомого окна и каждый раз заскакивает на часок-другой, чтобы рассказать обо всем, что она видела за этот день.
Обычно музы приходят только к творческим людям: музыкантам, поэтам, художникам - но это особый случай...
Он всегда очень рад этим визитам и ждет их с трепетом и нетерпением. Видимо ждет очень сильно.
И вот уже вечер большими серыми хлопьями медленно падает на затихающий город и дарит его жителям успокоение. За окном вспыхивают желтые фонари. Приходит муза и, смеясь, начинает рассказывать:
- Ох, и устала же я сегодня, - говорит она. - С самого утра сидела у поэта Сильвуплеева. Он пишет поэму о вреде алкоголя...
Муза делает серьезную гримасу, морщит лоб, сводит брови, и торжественно декламирует:
Пора, друзья, ломать устои
И убеждать других друзей,
Что будет время золотое,
Когда вино недопитое,
Как экспонат поры застоя,
Все с радостью сдадут в музей...
- И еще семнадцать листов в том же духе! Как тебе это нравится?
Он молчит.
- Вот так - приходится вдохновлять человека черт знает на что, даже самой противно! Тьфу! А мы что, мы люди подневольные... Хочешь - не хочешь, а раз зовут, надо вдохновлять...
Он смотрит на музу и кивает, почти не слыша. Он не знает этого поэта и совершенно равнодушен к его проблемам. Ему интересна лишь муза. А та тем временем продолжает:
- Только я избавилась от Сильвуплеева, как вдруг почувствовала позыв от литературоведа Кетчупова, такой сильный, что меня даже всю передернуло. Прилетела к нему - оказывается он, бедняга, силится написать положительную рецензию на роман Манаманаева "Тысяча и один день товарища Шахерезадова"... Несчастный... Вообще-то мы обычно критиков не вдохновляем - считается, что у них работа не особенно творческая. Но тут уж совсем необычный случай. С этим делом так просто - без вдохновения - не справиться. Мне его даже жалко стало, как у него только сил и терпения хватило, чтобы этот роман до конца прочитать! Скукотища страшная! Мне и то надоело. Какая только халтурщица Манаманаева на этот роман вдохновляла. Прямо не знаю - среди наших вроде и нет таких. Слушай, а может быть, это он сам, без всякого вдохновения?! Музы говорят, теперь и так бывает. Вот, например, я слыхала, что поэта Известкина больше вдохновлять не надо. Он и так поэмы одну за другой штампует, как марки на почте. И ничего печатают!
- Печатают, - соглашается он, чтобы поддержать разговор. Ему очень нравится смотреть на ее небольшую, изящную фигурку, покрытую воздушной туникой, и слушать ее мягкий голос, что бы она ему ни говорила. Он боится, что вдруг тема их разговора иссякнет - ниточка связывающих слов прервется, и муза в момент улетит.
- А вот Зумзумова не печатают! - продолжает муза. - Он и так, и эдак... Он приходит в одну редакцию, а там говорят: "Это же у вас фантастика, фантастика - не наш профиль. Вы в соответствующую редакцию и идите". Он идет туда, там говорят: "Какая же это фантастика? Это, братец, что угодно, но не фантастика", - и посылают еще дальше... Так и ходит туда-сюда. Даже коллеги-писатели над ним смеются - и фантасты, и реалисты. Не понимают. А все потому, что он пишет о людях, об их чувствах, а не о каких-то потрясающих событиях... Вот так - ты их вдохновляешь, вдохновляешь, а их потом не печатают, обидно даже!
- Не печатают, - снова соглашается он и не отрывая взгляда смотрит на нее.
Муза легкая, невесомая, абсолютно изящная. Кажется, вся она состоит из чистого света. Он боится дышать на нее, чтобы ненароком не разрушить. В ее голосе - звон хрусталя и шум текущей воды, щебет небесных птиц и звонки трамваев. В ее глазах - вся влага мира. Он не знает, что таковы все музы он знает ее одну. И больше ему ничего не надо.
- Слушай, - снова говорит муза, - ты никогда не пытался чего-нибудь написать?
- Нет, - отвечает он.
- А давай, я тебя вдохновлю на рассказ или на стихотворение. Постараюсь изо всех сил...
- А зачем?
- Ну как же, - удивляется муза. - Зачем люди пишут? Наверное, для того, чтобы сказать другим что-нибудь важное, сокровенное... Неужели тебе нечего сказать людям?
- Не знаю, - задумчиво говорит он. - Может быть, потом как-нибудь...
И он снова смотрит на музу. А она - на него. И тонкие, незаметные нити тянутся между ними. И в эти минуты где-то внутри у него рождаются чистые, светлые, самые лучшие в мире стихи и песни, которые, к сожалению, никто никогда не услышит. Их никогда не напечатают, никогда не прочтут. Можно только фантазировать, что все они - вместе с ненаписанными картинами и несыгранными ролями - будут вечно жить в каком-нибудь другом мире, тонком и легком, населенном эльфами или другими эфирными существами. Наверное, из этого мира к людям приходят музы. Когда-нибудь и мы, может быть, попадем в этот мир и, увидев все что в нем есть, навсегда забудем, что для того, чтобы выразить свои чувства, необходимо говорить и писать. И будем просто жить и считать это искусством. А другие решат. Что мы умерли...
Я думаю так каждый раз, когда вижу музу - эту живую, реальную связь между нашим миром и тем... Вот и сейчас сидит она передо мной и вдохновляет на этот рассказ. Она, действительно, очень красива, и я украдкой отрываю глаза от бумаги и смотрю на нее. Я пытаюсь заговорить с ней на отвлеченные темы - чем я хуже его? Почему с ним можно просто так говорить, а со мной - только работать? Но только она непреклонна.
- Не отвлекайся, - строго говорит мне муза, - у тебя еще недописан рассказ.
- Ну и что?
- Ты и так мало пишешь. Будет очень плохо, если этот рассказ окажется хуже твоих прежних. А, видимо, все идет к тому... Не забывайся, ты ведь еще только начинаешь - тебе надо особенно много работать. Соберись, пожалуйста...
Муза абсолютно права, мне надо стараться, и я ничего не могу ей возразить. Я отлично понимаю, что она хочет мне только добра. Мне, действительно, надо, чтобы этот рассказ был не хуже прежних, а для этого надо собраться, работать, работать, работать и не отвлекаться...
Однако в такие моменты я особенно сильно завидую ему. Потому что знаю: по-настоящему муза сейчас думает только о нем. Ведь нас у нее много, а он - один. И она мечтает о том, как наступит вечер, как она залетит к нему в форточку и сядет напротив, как расскажет ему про меня. А он будет молча смотреть на нее и слушать. Потому что ему ничего не надо от музы он просто каждый день очень ждет с ней свидания. Какое красивое слово "просто"...
