Борис Зубков - Бациллус террус
Несмотря на всяческие странности, больные уважают Ростислава Георгиевича. Не знаю, творит ли он чудеса… Хорошее, добротное чудо в моем положении оказалось бы очень кстати.
Последние два дня Ростислав Георгиевич напускает на себя вид таинственный и секретный. Но его маленькие хитрости наивны и легко разгадываются. Весь секрет в том, что сегодня меня будет смотреть «светило микробиологии». Светило вынесет приговор. Окончательный, обжалованию не подлежит.
Я уже сталкивался с одним таким «светилом». Он давал отзыв на мое открытие. Это тоже был приговор. Суровый и несправедливый…
Полгода я возился в гараже-лаборатории, пока решился официально заявить о своих микробах.
Как я писал тогда в заявке на изобретение? «Предлагается способ самообновления или самовосстановления любых металлических частей, деталей и узлов машин, механизмов, зданий и сооружений. Способ отличается тем, что с целью постепенного и непрерывного наращивания мономолекулярных слоев металла применяются инициирующие восстановительные реакции бактерии, открытые и выделенные в чистом виде автором заявки, и названные им „бациллус торрус“…».
Официальное косноязычие.
А тот написал отзыв на мое предложение. Он увильнул от сути дела, его не зацепила идея вечности вещей. Он смотрел со своей колокольни. Он нудно и непререкаемо изложил пункты и подпункты, по которым выходило, что я чуть ли не злонамеренный отравитель. Он доказывал, что было бы преступной неосторожностью поселить рядом с людьми неизвестную доселе расу микробов. Необходимы предварительные массовые эксперименты на животных. Необходимо проследить, не будут ли «бациллус террус» оказывать вредное влияние на потомство подопытных обезьян в четвертом поколении. Практически дело откладывалось на пятьдесят, а может быть, на сто лег.
Но вот ведь я заболел? Глупости. Всякая техника опасна для неумейки. И швейной машиной можно отрубить себе палец. Моя болезнь — глупая случайность. А светило — трус. Я так и сказал ему!
Прогресс техники — всегда риск. Автомобиль пытались запретить, полагая не без основания, что он распугает лошадей и от этого восседающим в каретах и на извозчиках последует членовредительство. На паровоз ополчились врачи, суля пассажирам судороги и расстройство всего тела как следствие быстрой езды и тряски. Даже невинный телефон — и тот в свое время считали губительным для здоровья.
Ни автомобили, ни паровозы, ни телефоны запретить не удалось. И никакому «светилу» не запретить мое открытие. Мы еще поборемся. Если… если я когда-нибудь еще смогу с кем-то бороться. Бессмертен ли человек?
Ростислав Георгиевич старается лечить мое тело. Добрый доктор Айболит! Я думаю, не так-то легко было ему добиться визита светила микробиологии. Интересно — кто он? Знаю ли я его фамилию по журналам?
…Медсестрички засуетились. На больничном горизонте восходит «светило»… Вот оно приближается. Это мое «светило»! То самое, на которое я топал ногами и кричал: «Трус! Консерватор!». Благодарю вас, Ростислав Георгиевич, за приятный сюрприз. Какую, оказывается, роль играет в жизни положение человека — горизонтальное или вертикальное. Обезьяна стала человеком, когда приняла вертикальное положение. Я в горизонтальном положении — я повержен, я неправ, уличен в легкомыслии и невежестве. «Светило» возвышается вертикально — он торжествует, он прав и непогрешим. Что он говорит? Нет, не говорит. Произносит!
— Вы доставили нам массу хлопот. От меня потребовали, чтобы я решил, как поступить с вашим гаражом, извините, с лабораторией.
— Как поступить с моей лабораторией? В каком смысле?
— В единственно возможном. В смысле — уничтожить. Но как? Сжечь? Где гарантия, что бактерии не возродятся из пепла? Продезинфицировать? Сулема для этих террус — все равно, что глоток нарзана. Интересно, что бы вы предложили?
— Не знаю.
— Ну что ж. Благодарю вас, коллега.
Сколько яда в слове «коллега»! Но все-таки я спрашиваю:
— И вы придумали способ уничтожения лаборатории?
— Придумал. Гараж обнесли сплошной высокой стеной и вылили сверху пятьдесят самосвалов бетона. Теперь там бетонная глыба, из которой вашим террус не выбраться. Я предупреждал, что самодеятельная возня с неизученными микроорганизмами чревата последствиями, выходящими из-под контроля…
— Я уже не нуждаюсь в лекциях.
Как он банален! Скоро он уйдет?…
— Мы займемся бациллус террус. Сделаем все, что в наших силах. До свидания.
Он сделает все, что в его силах… Какая великолепная формулировка! Он сделает все, что в его силах. Ради кого? Ради недоучки, осмелившегося проникнуть в науку, которую он считает своей личной собственностью? Ради чего? Нет, он разумеется, добропорядочный человек. Разве у меня есть повод сомневаться в этом? Он сделает все, что в его силах. Вызовет к себе свободного лаборанта… Лаборант бывает свободным, когда он плохой лаборант. Попросит к себе свободного научного сотрудника. Свободным научный сотрудник бывает только в том случае, если его голова свободна от науки. Он поручит им «разобраться» с террус. Заместителю — у него есть заместитель — скажет «проследите». И успокоится. Он сделал все, что в его силах — вызвал, поручил, обязал проследить. Я могу спокойно лежать.
Сестричка, сестричка, подойди ко мне! Начинается приступ…
Почему за окнами пламя? Солнце заходит… Отблески желтой звезды светят сейчас не только Земле. Я уже не лежу, я лечу. Я мог бы подлететь сейчас к другой планете… Багровые языки за стеклами иллюминатора. Зловонные вихри обжигают стекла. Клочья ядовитых туманов ищут людей, укрывшихся за тонкой металлической обшивкой. Но все спокойны. Нас охраняют полчища бациллус террус. Они живут в обшивке нашего корабля. Раскаленные вихри слизывают миллиарды огнестойких крошек. И тут же им на смену рождаются миллиарды миллиардов новых. Они размножаются с чудовищной поспешностью. Потоки огня не в силах побороть размножение живых огнеупорных частиц.
Как далеко ты залетел! Вернись на землю. Лабораторию превратили в глыбу бетона. Надгробный камень на обломках мечты.
Сегодня Ростислав Георгиевич печален. Не находит слов ободрения. «Светило» взошло на нашем больничном небосклоне и скрылось. Не торопится. Десятые сутки делает все, что в его силах…
Я хотел бы подарить Ростиславу Георгиевичу чугунную собачку. Единственную в мире и теперь — увы! — неповторимую.
Фигура собачки стояла на столе в гараже. Старенькая статуэтка, одна лапка отломана. И эта лапка выросла заново! Я сам видел это!
Когда статуэтка рождалась из огненного расплава, ее пронизывали силовые линии земного магнитного поля, в ней возникали усилия, сцепившие частицы металла в одно целое. Застывший чугун сохранил следы этих сил. Теперь микробы строители двигались по следам. Они достраивали скульптуру, создавая исчезнувшее, восстанавливая потерянное…
