Пэт Макьюэн - Милый дом
— Но я…
— На тебе синтетика, — объявила я. — Если я пущу тебя в свой дом, если прикоснусь к тебе, мне гарантирован анафилактический шок. — Одышка. Хрип. — Я могу умереть.
Челюсть у него отпала. Нижняя губа задрожала, при этом тихонечко зазвенев шестью хромированными кольцами, пронзавшими ее посередине.
— Вся эта вонючая дрянь на тебе… Боже мой, да я вот-вот задохнусь от одной только твоей рубашки! Даже с такого расстояния.
Он покачал головой, нижняя губа все так же дрожала.
— Мне сказали, здесь экстренный случай.
— Вот именно, идиот! Да ты посмотри на мой дом!
Лишь тогда я опустила арбалет и махнула в сторону розовой кожи-стены за спиной — румяное пространство, которое в это время года обычно становится золотисто-зеленым, потому что солнечные лучи ранней весны стимулируют загар, равно как и отнюдь не маленькую выработку энергии посредством фотосинтеза. Но сейчас вся восточная сторона розовела прыщиками. Я с трудом удержалась, чтобы не потянуться к ним и не потрогать их, потереть… почесать.
А он снова сделал шаг вперед. Я вернула арбалет в боевое положение. Он поднял руку, словно индейский вождь, однако при этом не сказал «хау», а спокойно произнес:
— Мадам, мне нужно внимательно все осмотреть.
«Мадам». Помимо всего прочего, я ощутила себя старым дерьмом. Но ведь это я вопию о помощи, в конце-то концов. Раздраженно, налившись кровью и вновь начав хрипеть, я отступила и закрыла дверь. Через роговичный глазок в ней я наблюдала, как Ренар-лис разглядывает и тычет пальцем в стену. Как достает из седельного кофра мотоцикла маленькую аптечку и берет мазки с пораженных поверхностей. Как вонзает огромный шприц в дом. Я буквально ощутила укол и предпочла отвернуться, чтоб не смотреть, как он берет образцы на биопсию. Покончив с этим, он постучался и на этот раз заботливо отошел от двери на десять шагов.
— Сколько потребуется времени? — набросилась я, приоткрыв дверь, все еще будучи начеку, хотя и оставила арбалет на кухонном столе.
— Я еще не закончил. Мне нужно посмотреть, что творится внутри.
— Черта с два!
Однако он вернулся к мотоциклу и облачился в защитный костюм: белый чистый хлопок и шелк, дыхательный аппарат, закрытый щитком шлем, перчатки и бахилы — короче, все то, что он и должен был надеть, прежде чем приближаться ко мне.
Осторожно, стараясь не вдыхать преследовавший Фокса запах, я впустила его.
К тому времени сыпь красовалась по всей гостиной — на потолке, стенах и ворсистом участке пола. Последний заинтриговал медтехника более всего. Рукой в перчатке он погладил жесткие черные волоски и просиял, когда в ответ почти половина комнаты покрылась мурашками.
— Живой ковер, — произнес он. — Круто. Но это ведь волосы не с головы? Слишком темные, — и он окинул взглядом мою русую шевелюру.
А я сама из-за внезапно атаковавших и меня мурашек словно примерзла к полу. Но его вопрос привел меня в чувство, и я залилась краской, которая посрамила бы даже положительный результат теста на стрептококки группы А[5].
К моему удивлению, он не стал углубляться в эту тему.
— А это тоже чешется? — указал он на безволосую, немного раздувшуюся полоску голого пола, кромку между внутренней и внешней поверхностями дома.
От одной только мысли об этом соответствующую область моей анатомии пронзили иглы.
— Да! — резанула я, запрещая своим рукам приближаться к той самой части тела. — Что это? И почему я чешусь? У меня же нет чертовой сыпи!
— Симпатическая реакция. Ваша нервная система реагирует на болезнь, поразившую вашу дражайшую половину.
— Мою… что?
— Дом.
— Думаю, вам лучше объясниться, мистер! Я не замужем за этим домом.
— О, нет, — ухмыльнулся он. — Ваши отношения много ближе. — Затем, увидев мою горестную реакцию, как будто образумился. — Слушайте, вы ведь знаете, что этот дом вырастили из ваших стволовых клеток?
Я кивнула.
— Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы наладить рост и развитие генов. Подоплека же всего этого… Дом — ваш близнец. ДНК — такая же. Нервная система — тоже. И, знаете ли, бывали такие случаи, когда Би-омы и их… э-э-э… источники оказывались чересчур уж симпатическими.
— Когда я покупала свой, меня об этом не предупреждали, — заявила я.
— Ну, из-за этого вопроса до сих пор рвут волосы… — Осознав свою оплошность, он осекся и покраснел, всячески избегая смотреть на ковер. — Ой, простите пожалуйста, мадам, я ничего такого не имел в виду…
— Давай, продолжай! — Меня, подобно приливной волне, захлестнуло нетерпение. Я почти сорвалась на крик: — Что за вопрос?!
— Э-э, ну, о том… реальные это побочные эффекты или же… м-м-м… психосоматические.
Я уставилась на него, а затем, совсем уж впадая в безумие, выдавила шепотом:
— Психосоматические?
Он кивнул, словно статуэтка гавайской танцовщицы.
— А ты в курсе, что гипоаллергенный синдром сам по себе считается психосоматическим?
— Да, конечно. Я хочу сказать, у таких, как вы, все-таки столько… неврозов.
Я словно наблюдала крушение поезда в замедленной съемке: парень понимает, что вот-вот скажет, но остановиться уже не в силах.
— «У таких, как вы…» — повторила я, начиная ощущать приближающуюся опасность.
— Я вовсе не это имел в виду, — запротестовал медтехник.
— Вот как? Послушай, тебе лучше убраться подобру-поздорову.
Он не стал спорить, собрал свое барахло и вышел за порог. Я хлопнула дверью, заперлась на замок и отправилась проверять запасы овсянки. Может, успокаивающая ванна даст облегчение моей коже, и я смогу наконец поразмыслить.
Я нежилась в ванной, наслаждаясь блаженным облегчением, и посредством дыхательных упражнений пыталась восстановить контроль над легкими. Я уже была готова отключиться, когда раздался стук во входную дверь. Ради всего святого! С его ухода минуло не более получаса. Что еще ему надо?
Набросив халатик, я прокралась в переднюю и открыла Фоксу.
— Ну? — выразила нетерпение я.
А он стоял да таращился из-за запотевающего щитка шлема.
— Что это значит?
— Э-э-э…
Я даже не озаботилась вытереть овсянку. Халатик прилипал там и сям. Я закуталась в него потуже, что было явной ошибкой: глаза парня и вовсе вылезли из орбит.
— Эй, Фокс! — Я щелкнула пальцами перед щитком. — Чего! Тебе! Надо?!
— Мадам, если я вам скажу это… Боюсь, вы пристрелите меня.
Да уж, по сравнению с остальным, что я выслушивала за последние семь лет здесь, на горе, это был почти комплимент. Да, я взглянула на арбалет, признаю, но только на секундочку. Я вздохнула:
