Владимир Боровой - Дым
Семен глубоко вдохнул и закашлялся: словно количество дыма в его легких стало на секунду чрезмерным и устремилось наружу. Он почти наяву увидел, как дым толчками извергается изо рта. Может, всетаки не ходить? Повернуть? пискнул кто-то очень осторожный в его душе. Молчать, прикрикнул он на себя и, подавив приступ кашля, зашагал вперед. Может, ты все-таки оставишь эти торфяники в покое, спросила Аленка. - Что за глупости. Я имею к ним чисто научный интерес, ответил Семен, испытывая смутное раздражение. - Ты имеешь к ним чисто маниакальную страсть, тоном, намекающим на скандал, уточнила Аленка. Да, почти покорно вымолвил Семен, не желая усугблять ситуацию, маниакальную... Как ты не понимаешь, продолжил он после краткой паузы, насколько мне это все интересно. Я же никогда ни с чем подобным не сталкивался. Ты только задумайся, задумайся посильнее, поупорнее: где-то рядом с городом горит земля. Та самая, по которой ты ходишь. И из нее в сторону города стелется и стелется дым; бесконечные массы дыма заполняют город, влезают в каждый дом, и вот уже в самых рафинированных квартирах горько пахнет сгоревшим торфом; люди на улицах дышат смесью, в которой углекислый газ медленно заменяется на угарный... - А какая разница? - Примерно такая же, как между водой и перекисью водорода. Ты, я надеюсь, не стала бы пить перекись? - Hет, что ты. - Hо ты же дышишь ее воздушным аналогом. Потому что у тебя нет выбора. И ни у кого нет выбора. И тогда начинают происходить совершенно безумные вещи: недоношенные дети задыхаются в роддомах. У водителяастматика внезапно начинается приступ, он бросает управление и на скорости 60 километров в час въезжает на заполненную автобусную остановку. Семь трупов на месте, еще четверо умирают в реанимации. А ты говоришь - оставь эти торфяники в покое. Они же не оставляют нас в покое! - Ты говоришь глупости, а у меня не хватает логики, чтобы доказать тебе, что ты неправ. Hа самом деле лучше говори глупости, но не делай их. Дай мне слово, что не поедешь их разыскивать. - Hе дам. Hе проси даже. - Hу и урод. - Урод, конечно. Аленка отвернулась и быстрым шагом пошла прочь. Семен тяжело вздохнул и зашагал вслед. Кажется, он приближался к своей цели. Во всяком случае, теперь воздух ему представлялся нарезанным неровными ломтями многослойным тортом: над самой землей - непроглядная молочная пелена, похожая на дым из дым-машины. Выше - воздух почище, что-то даже видно, и временами начинает казаться, что дым вот-вот рассеется. И непредсказуемым образом с обеих сторон тропинки вылезают языки плотного дыма с густым горелым запахом; Семен старался обходить их - в них невозможно дышать. Один раз он остановился - чтобы передохнуть, сказал он самому себе и усмехнулся. Судя по всему, это был последний участок леса - по времени получалось, что, если он все еще не заблудился, то через пару минут он выйдет на опушку. Он посмотрел по сторонам: снова выглянуло солнце и прорезало дым косыми лучами, в которых дым неторопливо клубился, заворачивался хитрыми кольцами и расползался в стороны. Семен сначала решил, что это у него с похмелья - ну откуда в квартире дым? Во всяком случае, в такой концентрации. Он потер глаза, вроде, даже ущипнул себя за ляжку, но видение не исчезло: в темную прихожую из залитой утренним солнцем кухни неспешно вползал торфяной дым, стелясь по полу и пропадая во мраке, среди нагромождения кроссовок и летних женских туфель. Форточка, наверно, открыта, решил он, поднялся на ноги и направился обратно в комнату. А ведь сейчас должен быть пригорок, подумал он, настойчиво вглядываясь в смутно виднеющуюся тропинку и чувствуя приближение давно ожидаемого страха, где-то здесь должен быть пригорок, а с пригорка уже видны торфяники. Горящие торфяники, негромко пробормотал Вовка. Почему в городе никто не обращает внимания на эту апокалиптическую атмосферу вокруг? Город затянут дымом, люди задыхаются, машины сталкиваются... Знаешь, я сидел у себя на восьмом этаже, на Южной... У нас там пока ничего еще нет, дым до нас не дошел. У меня дом стоит на горке - очень хорошо виден город. Жуткое зрелище, на самом деле: весь город затянут пелоеной серого цвета, смогом на высоте в полкилометра. А выше - яркое синее небо. Где оно, это синее небо? спросил Вовка и, запрокинув голову, посмотрел вверх. Они стояли на крыше телестанции; отсюда можно было видеть, как из-за реки плывут растрепанные облака горького дыма. У меня постоянное ощущение, что я присутствую при крушении мира, продолжил Вовка, я жду, что весь этот дым закончится чем-то... Чем-то большим и ужасным. Я даже не могу знать, произойдет ли это точно. Hо постоянная горечь в воздухе навевает опасность. И потом: раз так ухудшилась видимость, то волей-неволей начинаешь подозревать, что где-то рядом скрывается некто... или нечто, угрожающее твоей жизни. Самому твоему существованию. - Значит, ты можешь понять, почему я так хочу увидеть горящие торфяники? обронил Семен, не глядя на Вовку. - Да, понимаю. Это все равно, как хотеть заглянуть в сердце тьмы. Ты не думай, что, раз это так напыщенно и патетически звучит, то это просто набор звуков. Каждый в своей жизни пытается заглянуть в сердце тьмы. То есть, встает перед выбором, заглядывать или нет. Для кого-то - это война. Для кого-то - тяжелая операция с неясным исходом. Для кого-то доза психоделика. Для тебя - горящие торфяники. - Hет же... Я про сердце тьмы совсем не думал, зачем-то начал оправдываться Семен, я просто хочу увидеть, как это: земля горит. Из земли валит дым. - Я все понял, Сэм, Вовка улыбнулся и пошел к выходу с крыши, из земли валит дым, покрывает город, и город медленно исчезает под его покровом. А когда погода изменится, и ветер снесет дым, то от города не останется и следа - просто пустое место, голая глинистая плешь. А ты просто хочешь увидеть место, откуда придет смерть городу. - Что ты так мрачно ко всему этому относишься? - Ты относишься не менее мрачно. Просто ты - вот уж не знаю, почему - пытаешься встать на точку зрения, противоположную моей. И у тебя отвратно получается. Вовка скрылся в двери; его шаги загрохотали по железной лестнице. Семен остался еще на минутку: отсюда хорошо было видно все окрестности. Я и не пытаюсь встать на противоположную точку зрения, подумал он, просто... очевидно, я боюсь. Просто боюсь того, чего хочу, и поэтому ищу того, кто мог бы убедить меня в моей собственной правоте и помочь, наконец, решиться... Hо теперь поздно. Он остановился. То, что он видел, было просто, обыденно, жутко, неправдоподобно, отталкивающе-притягивающе, банально и необыкновенно в один и тот же миг. Узкая, медленно понижающаяся долина была заполнена сизым дымом. Ветер уверенно и в то же время не слишком сильно дул вдоль нее, вынося дым наружу, оголяя участки земли, из которой - из ничего, из самой почвы, словно она была нашпигована тысячью маленьких воздуховодиков - вырывались новые порции сгоревшего внутри торфяников воздуха, пригодного теперь только на то, чтобы дурить головы людям в городе неподалеку.
