Кир Булычев - Вымогатель
Розовые рабочие стояли, опершись о буры, и разглядывали Кушака. Перед ними в стене была глубокая яма с оплывшими краями. Нижний край ее поднимался валиком, будто замок старался залечить нанесенную бурами рану. Под ногами скрипела розовая крошка. В одном месте из нее выглядывала вершинка розовой пирамиды.
— На глазах выросла, — сказал один из рабочих, проследив за взглядом Кушака.
— Понятно, — сказал Кушак. Изнутри, словно из бочки, донесся гулкий удар. Потом серии коротких стуков.
— Как бы он не задохнулся, — сказал Грикуров.
Вертолет, сделав последний круг над замком, опустился на поле неподалеку. Уходя к машине, Кушак слышал, как подбежавший к Грикурову пилот говорит:
— Там дыра есть. На самой вершине.
— Вы слышали? — спросил вслед Кушаку Грикуров.
— Я так и думал, — сказал Кушак. — У него тенденция расти по вертикали.
Кушак достал с заднего сиденья «Волги» чемодан. Настроение у него не улучшилось. Конечно, ничего страшного не случилось, но могло случиться. И виноват в этом только он сам. Кушак открыл чемодан. Ампулы были на месте.
— Бурильщики вам будут нужны? — спросил, подходя, Грикуров.
— Нет, я один справлюсь.
Вместе с Грикуровым к машине подошел и один из химиков, расположившихся в палатке.
— Вам анализ нужен?
— Спасибо, я приблизительно представлял состав материала.
— Там ничего особенного, — сказал химик, пряча листок в карман.
— Тогда я отпущу бурильщиков пообедать, — сказал Грикуров.
— Конечно. Вы, наверно, и сами голодны?
— Ничего, — сказал Грикуров. — А то я толстеть начал. Стыдно.
Грикуров провел рукой по крепкому круглому животу. Теперь, когда появился человек, знающий, что надо делать, Грикуров сразу помолодел, скинул лет десять. К Кушаку он проникся благодарным расположением.
Гришу Вольского Кушак знал еще по школе. Класса с третьего. Гриша Вольский собирал марки и монеты. Гриша был самым младшим в классе. Он был белокур и похож на ангела. Мать Гриши жалела его прекрасные кудри, и потому волосы у Вольского были длиннее, чем у других ребят в классе, и он дольше всех носил короткие штаны и гетры. В войну этот наряд выглядел странно, и Гришу дразнили девчонкой. Гриша краснел и смущенно улыбался. Уже потом, подружившись с Кушаком, он сказал как-то:
— Мама очень хотела девочку, а папе было все равно.
Гриша был тихий, учился не очень хорошо, в классе к нему привыкли и не очень обижали. Тем более что Гриша всегда находил себе друга и покровителя из числа сильных ребят. Если Грише нужна была марка или какая-нибудь другая вещь, он не жалел времени и усилий, чтобы ее раздобыть. Брал он настойчивостью и терпением, не свойственными возрасту, провожал хозяина нужной вещи до дому, давал списывать на контрольной и угощал мамиными бутербродами. Он мало ел, потому что бутерброды в войну были выгодным обменом. Кушак с седьмого класса считался другом Вольского. Вольский умел вовремя сказать, что Кушак очень хороший парень, замечательный спортсмен, такой талантливый и добрый. Кушак не ценил вещей, и Вольский всегда что-нибудь у него получал. А Кушак привык к обстановке искреннего восхищения, которой его окружил Гриша. В десятом классе Кушак встречался с одной девушкой, а Гриша был его оруженосцем. Он относил записки, стоял в очереди за билетами в кино и ходил с ней в кино, если у Кушака оказывалась в это время тренировка или кружок в зоопарке. Однажды девушка сказала, что больше с Кушаком встречаться не будет, что она сделала выбор. В пользу Вольского. Пусть Вольский маленького роста и не так знаменит в школе, но по своим человеческим качествам он превосходит Кушака. Кушак был склонен примириться с потерей, потому что готовился к соревнованиям, но кто-то в классе пошутил, что Вольский выцыганил у Кушака девушку, наверное, за бутерброд — все помнили про бутерброды военных лет. Кушак обиделся на Вольского, и все думали, что он Гришу изобьет, но Кушак его не тронул. Вольский смотрел на него робко, жутко раскаивался и, как сам признался лет через пятнадцать, готов был отказаться от девушки в пользу Кушака. «Вернее, обменять ее на что-нибудь с выгодой», — не очень вежливо ответил на это Кушак.
Кушак вернулся к розовому замку и, присев на корточки у раскрытого чемодана, начал собирать распылитель. Грикуров стоял рядом, молчал, думал, успеет ли домой к семи тридцати, к началу футбольного матча. Еще полчаса назад такие мысли не приходили Грикурову в голову — замок казался зловещей и неодолимой загадкой.
— Хорошо, что Вольский внутри сидит, — пробормотал Кушак, не поднимая головы.
— Почему? — удивился Кушак.
— Какая-нибудь светлая голова додумалась бы кинуть туда бомбу или подложить заряд. Колония разлетелась бы на куски и прижилась. Имели бы десять замков вместо одного.
Кушак махнул рукой в сторону подросшей пирамидки.
— Колония? — спросил Грикуров. Он раздобыл где-то белую панамку, и в тени ее лицо казалось совсем черным, лишь белки глаз голубели и как будто фосфоресцировали.
— Колония, — Кушак кивнул в сторону палатки химиков, — Они же вам, наверно, сказали?
— Сказали. И я сначала не поверил. А вы что собираетесь делать?
— Это активная культура бактерии, которая их убьет. Чума.
— А не опасно?
— Чума только для них. Ни людям, ни растениям ничего не угрожает.
Они встретились через пятнадцать лет на стоянке такси. Кушак к тому времени переехал в Ленинград и бывал в Москве наездами. Наверно, поэтому и не приходилось встречаться со школьными товарищами. И Кушак обрадовался, встретив Вольского. Вольский не потерял сходства с ангелом, хотя золотые кудри поредели и узкое тело равномерно обросло жирком. В тридцатипятилетнем мужчине сходство с ангелом не столь чарует, как в мальчике. Вольский был одет в недорогой, но тщательно выглаженный костюм. Галстук тоже был недорогой, скромный и респектабельный. Он был строителем и сравнительно высоко продвинулся по служебной лестнице. Он очень интересовался жизнью Кушака. Спрашивал и повторял с сожалением:
— Только младший научный? Чего же ты, Коленька? И диссертацию не защитил? Чего же ты, милый? Ты же такие надежды подавал! — В голосе Вольского звучали отеческие интонации.
Наверно, так реагировал на рассказ блудного сына его удачливый и послушный брат, пока на кухне свежевали тельца.
— А марки все собираешь? Нет? А я собираю, времени мало, но не отказываюсь от детских привязанностей. Нужно же когда-нибудь расслабляться. Правда? У меня восемь медалей за участие в выставках. Ты случайно не видел последнего номера «Заммлер экспресс»? Это филателистический журнал. Солидное издание. Там обо мне написано. А что-нибудь от старой коллекции осталось? Подарил кому-нибудь? У тебя неплохие вещи были, я очень жалел, что не выменял в свое время. Помнишь, в шкафу лежали, на нижней полке. Так и лежат? Не может быть!
