Юлий Буркин - Хозяин мира
– Вы хотите сказать, что я делаю народ счастливым? – ощущая некоторую неловкость и в то же время приятную гордость, уточнил наследник Тано.
До инкрустированных изумрудами в серебре ворот осталось каких-то несколько шагов.
– Вы не представляете, наследник, насколько вы правы, – откликнулся герцог. – Дело обстоит именно так.
– В таком случае, – сказал Тано, – в таком случае, я – счастливейший из смертных.
Герцог внимательно посмотрел на него и сказал:
– И это бесспорно.
Юношу немного удивили эти слова. Он не понял, зачем они были сказаны. Ведь на самом деле, наверное, каждый человек чувствует себя самым счастливым на свете человеком хотя бы раз в жизни. Но он не придал им значения, так как внимание его полностью переключилось на медленно открывающиеся массивные каменные створки.
– Сла-ва Та-но! Император Ди-ас! – скандировали наружи. – Сла-ва Та-но! Император Ди-ас!
Чуть прищурившись от солнца и чувствуя легкую дрожь в коленях, наследник шагнул вперед.
… Когда отзвучали речи, отсверкали фейерверки, но не отгремели литавры и не отпели еще скрипки придворного бала, молодой император пожелал удалиться ко сну. Никогда еще он не был так счастлив, никогда не видел столько счастливых лиц вокруг. Этому дню радовались все – от старого адмирала, командующего космическим флотом Земли, до молоденькой дурнушки-молочницы из семьи, по какой-то давней традиции поставлявшей молоко двору…
– Что ж, Ваше Величество, – кивнул герцог Беннэ. – Спать так спать. Я провожу вас.
– Господа! – обратился новоиспеченный император, ко всем, кто мог его услышать, поднимая бокал с подноса в руках лакея. – Сегодня я прощаюсь с вами, а завтра всех нас ждут великие дела!
– О, да, – откликнулся кто-то. – Спокойной ночи…
Тано показалось, что лица присутствующих как-то сразу увяли. И даже лицо прелестной фрейлены Весты, которую тайно прочили ему в жены, и с которой сегодня они впервые обменялись короткими поцелуями.
«За что они так любят меня? – в который уже раз за этот вечер подумал Тано, уже идя в опочивальню. – Ну да, я, конечно, император… Но откуда такая искренняя любовь? Вот ведь я не люблю их всех также, как они меня, а ведь император без поданных не имеет смысла точно так же, как подданные без императора… Даже больше. Народ без императора останется народом, а кто такой император без народа?»
Он разделся, занятый этими несколько абстрактными, но приятными размышлениями и лег. А рядом, на обитую бархатом скамеечку присел герцог, так, как он уже делал до этого много-много раз в прошедшие годы.
– Вы счастливы, сударь? – спросил он.
– О, да! – не задумываясь, откликнулся император, укрывшись теплым пуховым одеялом до самого подбородка.
Герцог помолчал, а потом сказал:
– Ну, вот и все, Тано. Вот и все. Мне очень-очень жаль.
– Не понял, – удивленно откликнулся юноша, – чего вам жаль?.. – он хотел обратиться, как и раньше – «дядя Поль», но подумал, что теперь, наверное, это неуместно и начал: – Гер… – но тут же прервал себе, решив, что это смешно и малодушно, и твердо повторил: – Чего вам жаль, дядя Поль?
– Очень жаль, что придется тебе все рассказать. Но я должен… Впрочем, все эти эти слова – «жаль», «должен» – не имеют по отношению ко мне никакого смысла. И «Дядей» ты с тем же успехом, что и меня, можешь называть холодильник на дворцовой кухне.
Тано пригляделся:
– Вам нездоровится, герцог?
– Мне не может нездоровиться, Тано. Потому что я – киборг. И все остальные – тоже киборги. Ты – единственный живой человек на всей Земле.
– Что вы такое говорите? – сдавленно спросил Тано, выбираясь из под одеяла и садясь.
– Человечество погибло полторы тысячи лет назад, – сказал «герцог». – Его уничтожил безответственный эксперимент в области генетики. На всем свете остался один единственный человек. Ты. Точнее, твой прообраз. Ты – его клон. Уже сорок четвертый клон. И я в сорок третий раз рассказываю все это.
– Вы шутите… – прошептал Тано, остро осознавая, что «герцог» говорит правду. – Но зачем вам… Зачем вам я?
– Мы не живем, – отозвался тот. – У нас нет души, и выражение «смысл жизни» по отношению к нам некорректно… Но можно говорить о смысле нашего существования. Он есть, пока на свете есть хотя бы один человек. Ведь мы созданы для человека. В принципе, одного достаточно. Но если человека не будет, мы просто замрем и не сдвинемся больше с места. Для кого нам двигаться? Друг для друга? В нашем движении не будет никакого содержания. Как нет содержания и смысла в движении планет и во взрывах сверхновых, в ветре и в течении воды. В природе нет трагедий, нет катаклизмов и стихийных бедствий, все это существует только в сознании человека…
– А я… Как же я?.. – сказал Тано, чувствуя себя так, словно летит в холодную немую пропасть, выбраться из которой у него нет ни малейшего шанса.
– Ты будешь страдать от полного одиночества и однажды ты покончишь жизнь самоубийством. Но я должен был сказать тебе все это, иначе ты не создашь очередного клона. Иногда ты будешь стараться играть, как будто мы люди, как будто ты снова ничего не знаешь. Но долго не сможешь. Ты будешь кричать, угрожая, что убьешь себя, не оставив нам хозяина… Ты разрушишь много машин. Ты будешь разрушать себя наркотиками… Ведь твое существование без других людей даже более бессмысленно, чем наше. Ты будешь делать все то, что делал уже сорок три раза, как будто это ты, а не мы – запрограммированная машина. Но потом ты вспомнишь, как хорошо тебе было целых четырнадцать лет неведения и особенно, как счастлив ты был сегодня – в день коронации. И, прежде чем умереть, ты создашь новый клон.
– Но если вам так нравилось, что я счастлив…
– Нам не может нравится или не нравится. Мы – вещи.
– Но почему сейчас?
– А когда? – откликнулся герцог.
Он встал и вышел из комнаты, оставил Тано во тьме.
