Саке Комацу - Черная эмблема сакуры
Проснулся от боли в животе: это было возмездие за обжорство. Солнце зашло, в полумраке комнаты при свете угасающего дня виднелись очертания предметов. В кухне - никого, в комнате - темнота. Мальчик окликнул старика, хотел спросить, где уборная. Никто не отозвался, только в глубине комнаты заворочалась парализованная старуха.
Мальчик, взяв карабин, поплелся во двор. Обогнул дом. В глубине заднего двора нашел отхожее место. Пронесло страшно.
"Если старик к ужину зарежет курицу, все равно буду есть. Подумаешь, понос! Идти, правда, будет нелегко, но ничего, от курятины не умирают. Куда же делся этот старик?"
Мальчик вышел. Вдали слышался гул. Не придав этому значения, мальчик обследовал дом с задней стороны. В пристройке горел свет. Проходя мимо, мальчик взглянул в окно. Мелькнуло что-то розовое и красное. Он задержал на минуту взгляд. На стене висели два платья: розовое и красное.
Сидевшая перед зеркалом девушка испуганно повернула голову. Сильно напудренное лицо, подведенные брови, накрашенные губы. Девушка смутилась, точно застигнутая врасплох, отвела взгляд. Она хотела улыбнуться, но при виде его сурового лица еще больше смешалась.
В углу комнаты стояла раскрытая коробка. А в ней аккуратно сложенные вещи: пачки сигарет, лимонная эссенция, печенье. Из довольствия врага.
- Вы... - девушка запнулась, голос у нее был хрипловатый.
- Так вот кто сюда шляется! - прошипел парнишка.
Девушка, точно приняв какое-то решение, прервала его:
- Уходите! Сейчас же!!! Сегодня они не собирались приходить, но отец... мог...
Не докончив фразы, она прислушалась.
- Значит, ты любовница врага! - вырвалось у него.
Он был слишком молод, чтобы делать различие между мужчинами и женщинами. Его мать покончила с собой, перерезав горло. Сестра скорее всего погибла при бомбежке. Единственное исключение он делал для солдат, попавших в плен ранеными. Ведь с ним это могло случиться. Но женщина, позволившая врагу осквернить себя, ничего с собой не сделавшая после этого, не наложившая на себя руки... Он выхватил пистолет, сам не зная еще, решится ли на что-нибудь. Девушка побледнела, глядя, как он судорожно и бездумно ищет пальцем предохранитель. И вдруг она разразилась гневом:
- Дурак! - крикнула она.
Эта неожиданная вспышка заставила его отступить. Он дрожал от ярости, однако, натолкнувшись на ответную ярость, на секунду поколебался. На миг он сопоставил светлый образ матери, по его мнению, идеал женщины, с этой девкой, которая, точно взбесившаяся корова, обрушила на него свой гнев.
Вдруг послышался шум мотора. Парнишка испуганно оглянулся. Затарахтели выхлопы, заскрипели тормоза, и машина остановилась. Чужая, режущая слух речь смешалась с тяжелой поступью многих ног. Девушка одним прыжком очутилась в углу комнаты, схватила коробку с довольствием и сунула мальчику.
- На! Беги! - сказала она. - Леском можно пробраться в горы!
Он побежал. Сзади раздался крик. Мальчик обернулся: возле окна пристройки стоял старик, указывая рукой ему вслед, другой рукой старик держал за шиворот дочь и тряс ее. Прежде чем прожектор нащупал мальчика в темноте, он обернулся и разрядил пистолет. Девушка, словно мешок, осела рядом со стариком. Тут же ударила автоматная очередь. Мальчик спрыгнул в неглубокую ложбинку и пополз в сторону. Он сунул пистолет в кобуру и сдернул с плеча карабин. Сорвал гранату, подвешенную к плечу, зубами рванул предохранитель.
- Come out! [Выходи! (англ.)]
В промежутках между очередями автомата орали чужие сытые глотки.
- Не уйдешь! Стой! Сопротивление бесполезно! Выходи!
Он знал английский настолько, чтобы разгадать значение слов, хотя у преподавателя в гимназии было скверное произношение. Не переставая ползти, мальчик на глаз измерил расстояние до солдата с прожектором. Расстроенный желудок выматывал силы. Улучив момент, когда прожектор направили в другую сторону, он размахнулся и швырнул гранату. В тот самый момент, когда прогремел взрыв, он спрыгнул с небольшого обрыва и бросился бежать к лесу у подножия горы. По ту сторону холма бешено застрекотали автоматы. Добежав до леса, он юркнул в бурьян. Перевел дыхание. В животе урчало, началась резь. Коробку с довольствием он где-то обронил. Голоса и выстрелы отдалились, воздух наполнился гудением насекомых.
...Ни одного утешительного сообщения. Ни на одном участке ничего не обнаружено.
- Участок 1805! - вызвал начальник департамента.
Из усилителя послышался неясный голос:
- Пока никаких новостей.
- Поторопитесь! - приказал начальник, стиснув зубы. - Надо спешить, пока не случилось беды. Трагедия может повториться!
- Есть спешить!
- Людей вам подбросить?
- Нет, обойдемся.
Голос умолк. Начальник нервно похрустел пальцами. Сумасшедший продолжает нагромождать одно преступление на другое. А они даже не знали, где он, этот бешеный.
Вдруг вспыхнул сигнальный огонек вызова. Начальник вскочил с места.
- Важное сообщение, начальник! - объявил голос.
Послышался нарастающий гул мотора. Парнишка уткнулся в траву. Здесь, в горах, она редкая, короткая - ничего не стоит заметить человека сверху. Он выпрямился и одним махом юркнул за выступ скалы. Из сырой расщелины выползла огромная сколопендра. Схватив ее двумя пальцами возле головы, парнишка размозжил ей голову камнем. Жаль, масла нет, из нее получилось бы отличное лекарство.
Над головой с диким ревом пронесся темно-зеленый самолет. До него было метров пятьдесят, не больше. Выхваляется, сволочь! На крыльях четко вырисовывались белые звезды, рыло тупое, точно лоснящийся жирный нос. Самолет сделал круг над вершиной и повернул обратно. Неужели засек?
Пролетая над вершиной, самолет накренился, вот-вот коснется скалы. Был виден летчик в желтом шлеме, он смотрел вниз, высунув за борт сияющее розовое лицо. Казалось, до него можно дотянуться. Руки крепче сжали карабин. У, гад! Пальнуть бы по нему! Но если промах, тогда конец! На голой горе нигде не укроешься. Вспомнилось, как обучали стрельбе из карабина по самолетам. Можно со смеху лопнуть!.. Целься в небо - ха! точно по воробьям стрелять учили...
Самолет с авианосца педантично готовился сделать новый круг. Тонкий стройный корпус, уходящие назад, как у чайки, крылья - самолет класса "корсиа". У изгиба крыла устрашающе чернело дуло двухдюймовой автоматической пушки, а под брюхом висела бомба килограммов на двести пятьдесят... Гад, гад, гад!.. Хоть бы один свой истребитель... Самолет, круто задрав нос и сверкнув ярким лезвием фюзеляжа, взмыл вверх, туда, где плыли перистые облака. Вдруг отчетливо донеслось пение птицы. Мальчик поднялся и сделал шагов сто к седловине вершины. В горле пересохло, кружилась голова. Стоял ясный, погожий день бабьего лета. Даже зло брало, какая тихая погода!
