Сергей Смирнов - Гнилой хутор
- Звонила Климовна, - загудел сверху лавиной голос Твертыниной. Через час приедет.
- А я как раз сегодня хорошую заварку принес, - удовлетворенно сообщил Борис Матвеевич; шея его заныла в неестественном изгибе, и он подпер голову ладонью.
- Боря, а как насчет отчета? Если он у тебя готов, я бы по нему... кое-что и у тебя... - Твертынина, конечно, замялась: никому в лаборатории и в голову бы не пришло, что у Бориса Матвеевича может вдруг сам собой появиться отчет. - У нас ведь из той работы с болотными черепахами в целом...
- Ах отчет... Тут он, сейчас найду. - Хоружий небрежно пошарил по столу всякие бумаги и наконец отодвинул в сторону маскировочную папочку. - Вот. На прокат до приезда Климовны.
Твертынина подержала отчет за скрепочку и с любопытством заглянула в листы, переворачивая их, как страницы художественного альбома.
- А кто печатал? - поинтересовалась она в легком изумлении. - Уж не ты ли?
- Хм... А вот я... А что? - И Борис Матвеевич весь обратился во внимание.
Ни единой тени не промелькнуло на широком лице Твертыниной, только правый уголок тонких ее сухих губ вдруг затрепыхался, словно крылышко комара, увязшего в паутине, и спустя мгновение замер.
"Не ее работа", - решил Борис Матвеевич и равнодушно отвернулся.
В эту самую минуту в тяжелой оторопи пребывала Ирма Михайловна Пыреева. Чуть сгорбившись, она застыла над своим столом. Дым сигареты, тлевшей под самым подбородком в плотно сжатых пальцах, окутывал лицо ее и клубился в мелко завитых волосах. Она тяжело, до бледности вокруг век, щурилась, острые, угловатые брови ее иногда вздрагивали.
На столе перед ней лежала запись биотоков мозга шишкохвостого геккона, который попросту не могло существовать...
Накануне Ирма Михайловна и младший научный сотрудник Люся Артыкова безуспешно пытались наладить новую "методику энцефалографии шишкохвостых гекконов в свободном поведении". На запись постоянно лезла необъяснимая наводка, электроды не желали надежно крепиться на плоской головенке безмолвного существа; да и само оно в этот неудачный вечер отказывалось вести себя "свободно" - лишь уныло приваливалось боком к стенке террариума и безучастно созерцало чужой, застекленный мир... Решили отложить все хлопоты до завтра.
И вот утром следующего дня Ирма Михайловна обнаружила эту необходимую для отчета запись биотоков на своем рабочем столе. Качество записи пугало своей безупречностью. Невольно Ирма Михайловна подумывала о подделке, однако гнала эту мысль прочь: подделать столь мастерски все показатели биотоков человеку не под силу. Такого "чистого" результата Ирма Михайловна не встречала даже в работах классиков: прямо хоть сейчас режь запись на любое количество отрывков и клей хоть в статью, хоть в докторскую диссертацию - куда душе угодно. Более всего настораживала одна странная особенность записи: все указующие пометки были сделаны не от руки - по почерку легко было бы узнать самозванного автора, - а отпечатаны на машинке, вырезаны в виде аккуратных квадратиков и приклеены в нужных местах. Ни Люся Артыкова, ни аспирант Окурошев никогда не отличались столь рафинированной опрятностью.
Ирме Михайловне было не по себе. Она скрупулезно, с дотошностью злого криминалиста обследовала всю комнату, сантиметр за сантиметром. Сомнений не осталось: кто-то здесь вечером серьезно поработал, прочистил забитые перья энцефалографа, сделал запись, прилежно прибрал за собой, развесил электроды на планочке, покормил гекконов - и скрылся...
Ирма Михайловна давила ногтями сигаретный фильтр и, замерев у стола, дожидалась очной ставки с Люсей.
Тем временем Борис Матвеевич начал проверку следующего подозреваемого. Когда в комнату впорхнула лаборантка Оля Пашенская, он с нею поздоровался первым. Будь Оля чуть пособраннее, она сразу насторожилась бы: Хоружий никогда так не поступал. Однако Оля, даже не взглянув на Бориса Матвеевича, машинально ответила ему каким-то неопределенным птичьим возгласом, швырнула на свой стол маленькую заплечную сумочку и присела к телефону.
- Оля, - ласково повысил голос Борис Матвеевич, пытаясь перехватить внимание лаборантки до телефонного разговора. - Ты вот тут... вчера... Черновик отчета я вроде оставлял. Не попадался он тебе, а?
- Что? Что отчет? - дернулась Оля, не отнимая трубки от уха. Нет... Какой отчет?
- Черновик я оставлял, - вежливо повторил Борис Матвеевич.
Оля подумала что-то плохое и угрожающе выставила на Хоружего острую коленку. Это был изведанный прием: Борис Матвеевич растекся по коленке, как медуза, брошенная на камень.
- Нет, не видела, - последний раз предупредила Оля и отвернулась. - Элька, ты? Что так долго не подходишь? Разбудила?..
- А заявки? - донесся до нее чуть севший, чуть жалобный и совсем примирительный голос Бориса Матвеевича. - Ты их подготовила!
- ...Ну да, вчера у Генки... - Оля, словно отмахнувшись от мухи, указала Хоружему на свой стол. - Там гляньте, я не помню... Нет, Эль, не тебе... И что Алик?
Борис Матвеевич глянул на Олин стол и едва не хлопнул себя ладонью по лбу: заявки были готовы и отпечатаны столь же образцово, что и таинственный отчет.
- Ты печатала? - как можно ласковее проговорил Борис Матвеевич, раз уж Оля не могла видеть всю отеческую приветливость его лица.
- Ну, конечно, на "манке". А какого цвета? - Оля бросила косой взгляд на бумаги, которые Борис Матвеевич держал на весу, протянув к ней руки, и, по близорукости не вникнув толком в суть дела, неопределенно дернула плечиком. - Но, это же сумасшедшие деньги!
Борис Матвеевич был удовлетворен.
"Печатала она... Стерва... Теперь узнать бы: с чьей подачи..." подытожил он свои наблюдения и, вспомнив ненароком острую коленку, невольно расстегнул ворот рубашки и тяжело вздохнул.
Пыреева стояла недвижно и напоминала жрицу, окутанную благовониями. Взгляд ее внушал дрожь.
- Здравствуйте Ирма Михайловна, - сказал аспирант Окурошев; голова его медленно просунулась в комнату, в то время как тело осталось в коридоре.
- Здравствуй Коля, - разжав сизое облако, деловито ответила Ирма Михайловна. - Заходи, пожалуйста.
Аспирант Окурошев проник в комнату весь.
- Ты перья на приборе проверял? Там как будто есть забитые?
- Проверял некоторые... - ускользая от взгляда Пыреевой, ответил Окурошев.
Ирма Михайловна усмехнулась и тронула запись:
- Это вот интересные результаты. - Она сумела не сделать ударения ни на одном слове, искусно учитывая любую степень причастности аспиранта к появлению записи, притом выставляя себя лицом, во всем прекрасно осведомленным.
- Можно взглянуть? - Взор аспиранта выражал подчеркнутую заинтересованность, но за деланным взором Пыреева сумела разглядеть нечто очень важное.
