Хуан Мирамар - Секретный сотрудник
Вся эта история с обманом таможни была связана с какими-то запасными частями для машины Хосе – распределитель какой-то и еще что-то, Кузниц в этом не разбирался. Запчасти Хосе купил в Стамбуле, где они будто бы были баснословно дешевы, и распихал по чемоданам приятелей. Задача заключалась в том, чтобы пройти с ними таможню и не платить сбор – иначе все предприятие теряло смысл: дорогие можно было купить и в городе.
Кузниц с Ариелем вышли из зала прилетов на улицу и остановились закурить, положив (или в случае Ариеля – швырнув) вещи на одну из стоявших вдоль стены аэровокзала скамеек. Кузниц закурил и посмотрел на площадь перед аэровокзалом – о войне не говорило ничего, кроме, пожалуй, чуть большего, чем было в мирное время, числа разных патрулей и аэростата воздушного заграждения в небе. Впрочем, Украина сохраняла нейтралитет, и в Христианской коалиции участвовали только ее добровольческие отряды, в одном из которых и служил Кузниц со товарищи.
Был всего лишь конец сентября, но погода стояла настоящая осенняя – холодный ветер мотал аэростат и гнал низкие черные тучи, угрожавшие вот-вот пролиться дождем. Только роща вдали за площадью оживляла общую мрачную картину яркими красками ранней осени.
– Холодная осень выдалась нынче в Егупце, – сказал Кузниц и поднял воротник куртки.
– Холодрыга, однако, – отозвался Ариель, – особенно после «страны пребывания».
Из-за украинского нейтралитета их командировки считались секретными и острова, откуда они сейчас прилетели, надо было называть «страной пребывания». Впрочем, секретом эти их поездки были относительным – все знакомые знали, куда они летают и зачем, вид только делали перед совсем уж посторонними, что ездят в Стамбул работать там синхронистами на семинарах, которые проводила Организация Объединенных Наций.
Кузниц посмотрел на темное небо, на пестрые, но мягкие краски рощи на той стороне площади, подумал, как приятны для глаза эти приглушенные мягкие тона, и в памяти неожиданно возник город на одном из островов в «стране пребывания».
Песочно-желтые и светло-розовые кубики домов, громоздясь друг на друга, спускались уступами к темно-синему, почти черному по контрасту с ними морю вдоль тесных улиц города, иногда переходящих в неширокие лестницы. Среди домов поднимались купола и шпили множества церквей, монастырей и соборов, а на берегу возвышались над домами такие же песочно-желтые, как дома, стены и башни крепости – неприступной твердыни Ордена, не соразмерной ни маленькому острову, на котором она была построена, ни человеческим силам, ее создавшим. Все вокруг заливало слепящее солнце, и жаркий ветер из Африки доносил с залива черный дым и тошнотворный запах горящей нефти – горел танкер, подожженный авиабомбами во время последнего налета самолетов Союза правоверных.
Картинка мелькнула перед его мысленным взором и исчезла. Опять перед глазами был серый с черными потеками бок здания аэровокзала, мокрое стекло раздвижных дверей, из которых как раз появился Хосе, и даже издали было видно, что он далеко не в благодушном настроении.
– Суки! – сказал Хосе, подойдя к Ариелю и Кузницу. Кузниц счел за благо промолчать, зная вспыльчивый, истинно испанский нрав Хосе Мартинеса, потомка испанских детей, вывезенных в тридцатые годы прошлого века в Союз из охваченной гражданской войной страны, и третьего из их компании полулегальных наемников Христианской коалиции. Зато Ариель был не тем человеком, который мог промолчать.
– Сдался? – в вопросе Ариеля не было и намека на вопрос. Хосе зашипел и разразился потоком испанских, английских и русских ругательств. – А я что тебе говорил? – не унимался Ариель. – Надо было вместе идти. Меня они не трогают. Переводчик, то-се, бедный еврей, пьяница к тому же. Пьяниц кто ж не любит? Пьяниц все любят, особенно менты. А ты? Элегантен, как рояль, на морде презрение написано, спесь офицерская – это им, как нож острый.
– Замолкни! – сказал Хосе (чувствовалось, что он весь кипит), круто развернулся и пошел вперед не оглядываясь. Он шел четким военным шагом, и злость, переполнявшая его, ощущалась даже в его походке и прямой спине.
– Ты его не трогай, Ари, – сказал Кузниц, – пусть остынет, ты же его знаешь.
– Да знаю я, знаю, – проворчал Ариель, – просто глупо из-за этих железяк такой шум поднимать – не отнимают же они их, только просят сбор заплатить. Ну и что? Он что, не может себе это позволить? И вообще, надо было здесь покупать – я говорил ему.
– Зачем же ты тогда весь этот цирк устраивал? – с усмешкой спросил Кузниц.
– Ты даешь, камрад! Это же дело принципа – не люблю я этих ментов. И вообще, пошел ты, знаешь куда со своими подначками. Будто ты сам их любишь.
– Я – человек законопослушный. Помнишь, как мы с тобой кожаные куртки из Стамбула везли, и все в декларацию вносили, и сбор платили исправно. Помнишь, мы еще тогда никак правильно деньги посчитать не могли спьяну? Таможенники еще смеялись.
– Так то когда было, – сказал Ариель, – времена были другие, вегетарианские, а теперь война.
– Война, – задумчиво согласился Кузниц, хотя логику в словах Ариеля найти было трудно. – Война – не мать родна.
Они замолчали и вскоре подошли к машине. Хосе уже сидел в Валерином «форде» и разговаривал с Валерой. Это был родственник Хосе, он всегда встречал их после командировок. Увидев Кузница с Ариелем, он вышел из машины, поздоровался и открыл багажник.
– Ну как там Хосе, успокоился? – спросил Кузниц, устраивая в багажнике свой чемодан.
– Кипит, – ответил Валера, – вы его лучше не трогайте.
– А кто его трогал?! – возмутился Ариель. – Я ему как другу советовал вместе пойти через таможню – я там всегда идиота корчу и всегда проходит, а он – нет, не могу, говорит, видеть твой цирк жалкий. Тоже мне, идальго, диньдон кастильский!
– Ладно, садитесь, – ничего ведь страшного не случилось. Запчасти в Турции хорошие, и все по закону, – сказал миролюбивый Валера.
– А здесь что, плохие? – вмешался Кузниц.
– Здесь не всегда найдешь то, что надо, – объяснил Baлера, – а там все есть и гарантию дают.
– Ну тогда и говорить не о чем, – сказал Кузниц и пошел садиться.
В машине они долго молчали. Из аэропорта в город вело скоростное шоссе, по сторонам которого был лес, и Кузниц снова с удовольствием ощутил, как отдыхают глаза на темно-зеленой хвое сосен и рыжей листве придорожных кленов. Опять в памяти мелькнули картины далекого южного острова, который Черчилль называл непотопляемым авианосцем. Теперь этот остров стал центром большой войны, передним краем борьбы Креста и Полумесяца, как во времена Крестовых походов, только сейчас воины пророка наступали, а крестоносцы оборонялись и оборонялись, похоже, без особого успеха.
