Александр Бердник - Призрак идет по Земле
— Человек-призрак! — мелькнула у меня мысль. — Конечно, это он! Что делать?
Глаза призрака снова закрылись, руки умоляюще протянулись ко мне. Тело его медленно, но безостановочно, погружалось в землю.
Сердце мое сжалось от страха. То, что совершалось на моих глазах, могло происходить только в сказке. Но ведь сейчас день. Я не сплю. Да и бояться не надо — ведь я не дикарь, а образованный человек.
Пересиливая страх, я крикнул:
— Кто вы и чем я могу помочь?
Человек вздрогнул и открыл глаза. Судорожным усилием он вытащил из земли одну ногу, потом другую.
— Спать… Спать… — услышал я хриплый голос, — хоть полчаса… Я не спал целую неделю.
— Но что надо делать?!
— Держите меня… Меня поглощает земля… Спать. Он зашатался. Я схватил его за плечи, стараясь удержать, но с ужасом почувствовал, что руки мои свободно проходят сквозь тело незнакомца. Передо мной стоял живой человек и вместе с тем — приведение.
Я отшатнулся. Гримаса боли и отчаяния исказила его бледное лицо. Он охватил голову руками, упал на камни и затрясся от рыданий. С расстояния в несколько метров я видел, как он уходил в землю. Видел и ничего не мог сделать.
Человек снова вскочил на ноги, дико оглянулся и с угрозой потряс кулаком в сторону Пиренеев.
— Проклятие! — закричал он. — Будь проклята земля, которая меня пожирает! Никто, ничто мне не поможет!..
Он бросился ко мне, я отступил на шаг назад.
— Не бойтесь! — горько выдохнул пришелец, запинаясь, — я не могу причинить вам зла… Я облако… Дым… Конец! Сегодня меня не будет… Но я не хочу… чтобы со мною… погибла великая тайна…
Призрак снова опустил красные веки и несколько минут молчал, погружаясь в каменистый грунт. Я смотрел на него, как зачарованный. А может, это сон? Кругом все живое, естественное — горы, деревья, трава… и рядом — человек-привидение.
— Какая тайна? — наконец осмелился спросить я.
Человек тряхнул головой, тупо посмотрел на меня, потом на свои ноги, до колен ушедшие в почву.
— Да, да, — пробормотал он. — Тайна… Вы единственный будете знать секрет академика Тенка.
— Тенка? — удивился я. — Знаменитого испанского физика? Но ведь он давно отошел от научной работы.
— Это не так, — возразил призрак, — я был его… помощником… я один знаю… формулы… слушайте же… слушайте…
— Вы все глубже уходите в землю! — воскликнул я. — Надо что-то делать! Я позову людей!
— Бесполезно! — равнодушно махнул он рукой. — Я не могу уже держаться. Хоть бы поспать… Поздно-уже… но я… могу рассказать… Только одно условие… вы исполните… мое желание… Я верю вам… у вас хорошее лицо…
Он начал говорить. И скоро я забыл, где я, что со мною, не замечал того, что рассказчик поглощается землей. Меня захватила страшная исповедь этого человека,
СКВОЗЬ ВОРОТА СМЕРТИ
Туча с моря
— Напрасно надеешься, Алессандро. Отсюда не убежишь.
В глазах Алессандро вспыхнули недобрые огоньки. — А я и не собираюсь бежать. Кто тебе об этом сказал? — процедил он сквозь зубы.
— Вижу… Не слепой. Осматриваешься, как затравленный волк.
Алессандро вытер пот, обильно выступивший па лбу и, опираясь на лом, перевел дух. Внимательно посмотрел на старого Миаса. Чорт его знает, может, он и хороший человек. Приветливо смотрят из-под нависших седых бровей глубоко запавшие глаза, дружелюбной улыбкой освещено морщинистое, пожелтевшее лицо. Но доверять нельзя. Кругом много продажных душ. Шепнешь слово — оно сразу долетит до старшего надсмотрщика.
Надо придерживать язык.
— Боишься? — грустно спросил Миас. — Напрасно? Я за двадцать лет никого не продал.
— Ты двадцать лет? Здесь? — взволнованно прошептал Алессандро. — Как же ты…
— Как вытерпел? — иронически бросил Миас. — Вот так, как видишь… Осужден навечно. И ты тоже.
— Что я? — быстро перебил Алессандро.
— Вытерпишь… Привыкнешь.
— Никогда! Ни за что!
— Тихо! — испуганно оглянулся старый каторжник. — Услышат. Не очень прыгай! Ничего тут не сделаешь. Дороги из Вальнера-Пьеха нет.
Алессандро хмуро посмотрел вокруг. Он прав — этот старик. Уже прошло два месяца, как его привезли в этот каторжный лагерь, а для побега не представилось еще ни одного случая. По дороге в каменоломню их сопровождает такой конвой, что мышь не проскочит. А в каменоломне часовые стоят кругом через каждые пятнадцать-двадцать метров. Один шаг за отмеченную линию — и меткая пуля поразит нарушителя.
Алессандро день и ночь думает о побеге. Мысленно он перебрал бесчисленное количество вариантов, но после размышления сам же их и отверг. Администрация лагеря продумала все до малейших подробностей.
— Номер триста двадцать пятый! — послышался зычный голос начальника охраны, — почему не работаешь?
Алессандро нагнулся и начал бить ломом под камень. Миас зло засмеялся.
— Вот так, парень, день за днем, — прошептал он, складывая камни в штабеля, — на тебя будут безостановочно кричать, как на скотину, называть не по имени, а твоим номером… Ты привыкнешь к этому, внутренний протест постепенно утихнет и… тогда все. Ты решишь, что такая жизнь — нормальна.
— Ложь! — прохрипел Алессандро, поднимая камень. — Все равно убегу.
— Как?
— Не знаю. Как угодно.
— Поймают! — заверил Миас. — По всей Испании такая полицейская агентура, что беглецам некуда податься. Разве только за границу.
— Пусть поймают! — упрямо сказал Алессандро. — А я снова убегу!
— Нет, после побега тебя здесь не оставят.
— Почему?
— Видишь гору Вальнера? У ее подножья — каторжная тюрьма. Вот куда ты попадешь!
— Ну и что?
— А то, что оттуда разве только дух сумеет убежать. Узник там дня от ночи не может отличить. Зловонная камера, жидкое пойло, фунт черного хлеба… До самой смерти! Теперь понимаешь?
Алессандро молча посмотрел на видневшуюся вдалеке вершину горы Вальнера. Все равно! Пусть тюрьма, пусть смерть — Надо бежать! Разве такая жизнь не хуже смерти? Бесконечные унижения, изнурительная работа в зной и холод, по пятнадцать часов в сутки. Жизнь только тогда имеет смысл, когда она наполнена поисками, имеет перспективу, дает надежду на лучшее будущее. Многолетнее прозябанье, а потом смерть? Уж лучше погибнуть сразу.
А может, не надо? Может, как-нибудь обойдется? Неужели не пересмотрят его дела? Ведь его осудили за пустяки.
В памяти всплыли картины недавнего прошлого; обездоленное детство в трущобах Мадрида… Бледное лицо матери… Оно не имеет четких контуров, это родное, милое, как легкий сон, лицо. Слишком рано умерла она — жена рабочего, полунищенка, вечная мученица. Как облачко, как золотая тень — воспоминания о матери… А больше — ничего светлого…
