Александр Копти - Гори, Звезда
Ровно в шесть ОН, как всегда, плотно закрыл за собой железную дверь, поднялся на цокольный этаж. Рабочая ночь осталась позади. Кивком простился с полусонными охранниками у ворот башни и неторопливо зашагал в сторону рынка. "Купить вырезку, посмотреть сережки..."
Грубый стол из неплотно пригнанных еловых досок. Кружки с пивом, кувшин вина, куски сыра и сочащейся соком ветчины в глиняной щербатой тарелке. Четверо раскрасневшихся заматеревших мужчин, распустив пояса, развалились на колченогих стульях в самых причудливых позах.
- ...Вливаю в нее один кувшин, второй, третий, и все хмель не берет. Наконец, смотрю, готова... Валю на скамью, одну юбку на голову, а там еще... другую, опять юбка... Пока все задрал, аж вспотел... Целых пять умудрилась на себя напялить, крольчиха этакая... Ну и порезвился...
- ...А я этому паскуде, значит, и говорю, что ты хлебало свое разеваешь?! Вмиг отпишу, куда следует! Тоже мне, значит, купец нашелся... Сидел бы себе в своей Нормандии вшивой и молчал бы в тряпочку, и в мир бы не высовывался... Так нет же, пытается, значит, гниль, свою никудышную подсунуть, вампир недоделанный, и все, значит, лепечет: лучшего качества, высшего... божится, гнида...
- Слушай, у тебя знакомый звездочет или астролог какой завалящий на примете имеется?
- Рехнулся ты совсем, Петер, на старости лет, Сколько раз ведь говорил, предупреждал - не доведет ночная работенка до добра! И сам замараешься, и вся семья безвинная ни за так под нож пойдет! Или думаешь: подмогнут? Зря надеешься! Какие-такие уж в наши времена астрологи, тем паче звездочеты. Тише! Сам не бери грех на душу и меня за собой в ад не тяни, шесть голов по лавкам сидят, трое под столом ползают! Ведь сам же прекрасно знаешь, по указу Ее Величества всю эту нечисть по стране на корню изводят. Или - если я писарь Канцелярии, так я враг себе, что ли? Уймись, друже! Я со святыми отцами в церкви предпочитаю общаться, а не в священном суде или вашем "богоугодном заведении". И тебе, дурья голова, советую, не искушай бога, а дьявола тем паче. Да и зачем тебе эти мозгляки дались? Такой соврет - недорого возьмет. А потом - на самого папу порчу навели... Без них и чертовых их книжонок точно не обошлось... Так что ты это, не очень... Да, смотри, дома не ляпни. Бабы - они дуры. Язык без костей. Разнесут по свету, жалеть будешь, да поздно...
- ...Ну, а тут появляется этот ее жеребец. В дверях встал, да и застыл, как столб соляной... И вдруг ротик раскрыл и зачирикал, и зашелся, как дворняга под плеткой. Я аж онемел и портупею с мечом от удивления со скамьи наземь спихнул. Ну, думаю, пропой свою песенку заупокойную, последнюю, самую сладкую... Встал, пояс нацепил, сапоги подтянул, взглянул... И, видно, чего-то его душонка смрадная учуяла. В ноги мне бух. Сапоги целует, слюной брызжет, за руки хватает: не хотел... не разобрал... Смилуйся... Двинул его по зубам легонечко пару раз, сапоги потом час пришлось отмывать от слюней поганых да кровянки... Я до дверей дошел, обернулся, а он к ней с кнутом подкрадывается, точь-в-точь как хорь к курятнику... А дура лежит на скамье, растопырилась, словно утка разомлевшая... Хотел вернуться, поддать ему еще разочек, да лень...
- ...Посмотрел я, значит, на него, посмотрел. Сел и написал все, как оно есть. Взяли сразу же, пикнуть не успел. Прямо с торжища и повели "родненького". И товары его говенные за ним. Доказательства, значит. Ну, он сначала крылья распускал, я да я, да ложь все это... А как гвоздиком под ноготочками поковыряли маленько, сразу в себя пришел, очнулся, значит, мил человек... И ну в ногах ползать, значит, приноровился. И все в мою сторону своими глазенками гадючьими зырк да зырк... Присудили пятнадцать горячих, с полной конфискацией всего барахлишка, и из столицы чтоб до ночи упростался... А с судейским я свой парень - с детства нос к носу росли, - потом, значит, барахлишко-то его поделили... Да там и глазу на что упасть не было, так, труха одна... Зря только время потерял...
ОН вернулся домой около полудня.
- Опять где-то полдня шлялся! - Визгливый голос жены, словно ржавой пилой по бруску.
- Заткнись! Сколько раз тебе повторять, дура набитая! Не смей беспокоить меня после работы. Знаешь, что не терплю, и все равно долдонишь одно и то же, как недоношенная индюшка! Куда это Анна запропастилась?
- В лавку пошла. Обед стынет. Уж и в башню сбегала. Говорят: отработал и ушел. А я тут, как дура, дома сиди - голову ломай: может, какой вражина подкараулил да башку проломил... И ведь седина в висках уже у кобеля старого, а все к своим друзьям тянешься, как щенок к титьке... Никакого сладу с тобой нет...
- Обедать не буду... Лекаря позови... С глазами что-то... Да и вообще неймется... Пойду прилягу...
Сна не было. Уставился в засиженный мухами потолок, по которому медленно передвигался солнечный блик. "Старею... Выходит, придется работенку менять, уже не по плечу... Звезды... Откуда они, зачем они, кому нужны и для чего светят? Прости, Господи, мои мысли грешные! Все, что ты сотворил - благо!.. А может, это испытание свыше? Может, десница Господа упала на раба грешного, малого, на слепого земного червя недостойного? И все же зачем они светят?.."
...Летний прохладный вечер. За тонкой деревянной стеной шумно вздыхает корова, В широкую щель виден ее чуть влажный, темный бок. Треск неутомимых сверчков за печью... Наружная дверь скрипнула, распахнулась... Рука отца - большая и теплая, как печь в зимнюю стужу... Пойдешь со мной за лошадью, сынок?.. Пойду, папа... Тропинка петляет по старой буковой роще... Темно-бархатный ковер неба выткан яркими переливающимися блестками. Луна круглая-круглая, как пышный пасхальный кулич. Папа, а что там, наверху? Там царство Божье, сынок... А зачем так много на небе светлячков?.. Это маленькие факелы, которым ангелы освещают путь земной и небесный, сынок... Теплые губы коня, аромат клевера кружит голову, плеснула в реке рыбина... Протяжное уханье донеслось из леса... Папа, а что это?.. Это души заблудших и грешных людей одиноко бродят во тьме, сынок, ищут дорогу на небо и не могут найти... Оттого и плачут...
ОН очнулся от того, что хлопнула входная дверь внизу. Скрип шагов по шаткой узкой лестнице. Гладкий лоснящийся подбородок вошедшего, пухлые ручки с розовыми ноготочками... Жирный, скользкий угорь...
- На что жалуемся, сын мой?
- Глаза... болят... И нутро горит, будто огонь развели... Плохо... Руки не слушаются...
- Не волнуйся. Господь милостив! Молись, почаще обращайся к Богу, все мы в руках его... Этой мазью натрешь руки. Завернув в чистую тряпицу, ее же к глазам прикладывать надобно... А вот это от внутреннего жара, примешь с водой утром и вечером... Воды чистой, колодезной пей побольше... Завтра к вечеру зайду еще раз...
К ужину ЕМУ полегчало. Жена и дочь сидели в углу непривычно притихшие. Подошел - коснулся щеки дочери, нежно поправил густую шелковистую прядь, упавшую на глаза... Анна... Анна... Девочка моя...
