Кен Маклеод - Выключить свет
Она отбросила неуместную тревогу, убрала «Нортон» обратно в стол и открыла дверь. Ей хотелось свежего воздуха. Ее жилище выходило на середину балкона, тянувшегося на сотни ярдов вправо и влево. Констанс сделала два шага к перилам, встала между цветочными ящиками и выглянула вниз. Под ней ступенчатыми террасами тянулись балконы нижних этажей. Вдали зелень цветочных ящиков сливалась в единое целое, в зеленый склон холма, постепенно переходивший в более узкие и неровные террасы виноградников. От подножия склона, с круглой равнины под ним поднимались оливковые рощи, перемежавшиеся стометровыми кипарисами. В темно-синем небе, видном сквозь слой воздуха и крышу кратера, сияла белая, в ореоле полисов, Земля в третьей четверти. Где-то под сплошным облачным покровом, забившись в пещеры с атомным отоплением или под выстроенными на льду куполами трудились маленькие группки людей — отважных ученых, участников проекта Восстановления Земли. Констанс порой представляла себя одной из них, но сейчас ее ожидало нечто не менее увлекательное.
Когда челнок начал ускорение, тело налилось тяжестью. Констанс откинулась на кушетке и сдвинула очки-экраны со лба на глаза. Ей, как и всем остальным пассажирам, передавали виртуальный вид через корму корабля. На фоне стокилометрового диаметра Внутренней Станции реактивный выброс челнока был едва заметен. А сама станция выглядела крошкой в сравнении с окружающей ее структурой — гигантской паутиной микроволновых приемников, ловивших луч энергии, передаваемый станцией на орбите Меркурия, и пятью «Короткими Трубами», миллионы километров длиной каждая, расчертившими небо паутинными трещинками. Внутри их сновали суда, доставлявшие пассажиров от Длинных Труб или к ним — в облако Оорта[1] за орбитой Плутона — словом, в такую даль, что этот первый или заключительный прыжок оказывался для пассажиров самой долгой частью межзвездного путешествия на субсветовой скорости.
Когда дюзы управления развернули корабль, Констанс на миг увидела золотисто-зеленое кольцо полисов, окружающих Солнце. Потом снова включился главный двигатель, уравнивая скорость движения челнока со скоростью Внутренней Станции. Еще один толчок — и корабль вздрогнул, причаливая в доке. Мгновение Констанс казалось, что она все еще испытывает ускорение, да так оно и было: ускорение постоянного вращения заставляло ее ощущать тяжесть, равную земной гравитации. Констанс встала, придерживаясь за сиденье, пока не обрела равновесия, и, стараясь не шаркать ногами, побрела к выходу. Несколько недель, всю дорогу от Луны, она держала индукционные катушки и эластичные ленты-тренажеры, вставленные в одежду, на максимальном режиме, чтобы набрать костную и мышечную массу, но тяжесть все равно давила. Похоже, и прочим пассажирам было не легче.
Она взобралась по ступенькам к воздушному шлюзу, взмахнула своей бизнес-картой перед рамкой и шагнула в вестибюль. Первый вздох и первый взгляд принесли удивление. Констанс, выросшая в старинном, едва ли не захолустном поселении на Луне, ожидала найти в интерьере Внутренней Станции тот же блеск, что и снаружи. Между тем она оказалась в полости не слишком ухоженного механизма. Пахло потом и кухней, звенели отзвуки шагов и голосов. Мусор, оставленный за столетия транзитными пассажирами, скапливался по углам и в щелях, врастал в покрытие пола, и целый рой крошечных механических чистильщиков не мог с ним справиться. Помещение нельзя было назвать грязным, но оно выглядело каким-то неряшливым. Вестибюль был около километра в поперечнике, и в стороны от него расходились, плавно поднимаясь вверх, коридоры. Люди и механические тележки перемещались между лавками и магазинчиками, как стада среди деревьев в саванне. Собственно, примерно пятую часть неподвижных предметов и составляли деревья, участвующие в системе очистки воздуха станции. Деревья были низкорослы, редко больше десяти метров высотой. Потолок, заполненный световыми полосами, увлажнителями и отверстиями воздуховодов, находился в каких-нибудь двух метрах от верхушки самого высокого дерева.
— Не паникуй, — послышался в бусинке наушника голос матери. — Воздуха здесь достаточно.
Констанс несколько раз осторожно вдохнула.
— Так-то лучше, — заметила мать.
— Я хочу выглянуть наружу.
— На здоровье.
Констанс пробиралась через толпу спешащих или ожидающих неизвестно чего пассажиров. Двигаться приходилось медленно. Куда бы она ни сворачивала, кто-нибудь обязательно шел навстречу. Многие были из чужих систем, и у Констанс не хватало опыта, чтобы с ходу отличить обитателя Кита от жителя Кентавра, барнардита от эридианца. Как ни странно, жители отдаленных систем не так уж сильно отличались от обитателей Солнечной: колонии вокруг Лаланда, 61-й Лебедя и двух противоположных звезд Росса — 248-й и 128-й — были основаны сравнительно недавно. Костюмы и разрисовка не помогали определиться: мода в таких мелочах, как одежда, цвет кожи, волос, шерсти и оперения, менялась от полиса к полису и день ото дня даже в пределах Солнечной системы.
Констанс отыскала окно. Не окно, а экран десять на три метра, на который подавался вид от корпуса станции. Экран был вставлен в стену вестибюля, поэтому создавалась полная иллюзия окна, что существенно облегчало восприятие. Перед «окном» стоял только один человек — парень ее возраста, самый молодой из всех, кто попался ей на глаза с тех пор, как она покинула Луну. Желтая шерсть покрывала его голову и спускалась до середины спины. Констанс остановилась в паре метров от него и выглянула наружу, наблюдая, как выравнивается дыхание, как исчезает беспокойство с ее отраженного в стекле лица. Солнце, немного затемненное программой передатчика, заполняло собой нижний угол окна. Дымка полисов тянулась через него наискось, редея к верху. Две внутренние планеты — пара Земля — Луна, белая и зеленая, и яркая Венера, выделялись как блестки, как крошечные самоцветы в россыпи золотой пыли.
— Ты знаешь, — заговорил вдруг парень, — когда древние смотрели на небо, они видели небеса.
— Да? — сконфузилась Констанс. — Не знала. Вообще-то разве это не одно и то же?
Паренек покачал головой, так что мех на ней пошел рябью.
— В каком-то смысле. Но я имел в виду, что они видели место, где жили их божества. Так они думали. Венера, Марс, Юпитер прежде были богами, и люди могли их видеть. А потом, позже, они думали, что вокруг них вращаются твердые небесные сферы, а на них живут боги. Поэтому я и сказал, что они видели небеса.
— А потом пришел Галилей и все испортил? Парень засмеялся:
— Ну, не совсем. Конечно, это было ударом, но и после него люди смотрели вверх и видели… пространство, наверно. Вселенную. Природу. А что видим мы? Городскую окраину!
