Харлан Эллисон - Разбит, как стеклянный Гоблин
Когда он вернулся в гостиную, Джонах сидел на диване и читал "Игру в бисер" Германа Гессе.
- Джонах? - позвал Руди.
Джонах поднял голову. Прошло некоторое время, прежде чем он его узнал. Когда это произошло, он похлопал по дивану, и Руди присел.
- Эй, Руди, где ты был?
- В армии.
- Ух ты!
- Да, это ужасно.
- Отслужил? Я имею в виду, совсем?
Руди кивнул:
- Да, по здоровью.
- Эй, это хорошо.
Они еще посидели. Джонах начал кивать головой и под конец пробормотал сам себе:
- Ты вовсе не устал.
- Послушай, Джонах, - сказал Руди. - Что происходит с Крис? Мы же собирались пожениться еще восемь месяцев назад.
- Она где-то здесь, -ответил Джонах.
Из кухни, где спала под столом белокурая девушка, донеслись странные звуки, словно какой-то зверь рвал зубaми мясо.
Это продолжалось довольно долго, но Руди смотрел в окно - большое, панорамное окно. На тротуаре перед парадным входом мужчина в сером костюме разговаривал с двумя полицейскими. Он показывал на большой старинный дом.
- Джонах, можно Крис уйдет?
- Эй, парень, здесь никто ее не держит. Она тащится вместе с нами, и это ей нравится. Можешь спросить у нее, а меня не доставай! - Джонах разозлился.
Двое полицейских подошли к входной двери.
Руди встал и пошел открывать.
Увидев его форму, полицейские улыбнулись.
- Чем я могу вам помочь? - спросил Руди.
- Вы здесь живете? - поинтересовался первый полицейский.
- Да, - ответил Руди. - Меня зовут Рудольф Бекл. Чем могу вам помочь?
- Мы бы хотели войти и поговорить.
- У вас есть санкция на обыск?
- Мы не собираемся ничего искать, мы хотим просто поговорить. Вы служите в армии?
- Только что уволился. Приехал проведать семью.
- Мы можем войти?
- Нет, сэр.
- Это и есть так называемый Холм? - Второй полицейский явно нервничал.
- Кем называемый? - поинтересовался Руди.
- Соседями. Они называют это место Холм и говорят, что здесь устраивают дикие вечеринки.
- Вы слышите дикую вечеринку?
Полицейские переглянулись.
- Здесь всегда очень спокойно, - добавил Руди. - Моя мать умирает от рака желудка.
Руди пустили жить, поскольку он умел говорить с людьми, подходившими к двери снаружи. Кроме Руди, который приносил еду и раз в неделю отмечался в очереди по трудоустройству, из Холма никто не выходил. Здесь было действительно спокойно.
Разве что иногда с лестницы, ведущей в бывшие помещения прислуги, доносилось рычание, а из подвала слыша
лись звуки, как будто чем-то мокрым хлестали по кирпичам.
Это была маленькая замкнутая вселенная, ограниченная с севера кислоткой и мескалином, с юга - марихуаной и пейотом, с востока - ханкой и красными шариками, с запада - крэком и амфетамином. На Холме проживали одиннадцать человек. И Руди.
Бродя по комнатам, он иногда натыкался на Крис, которая отказывалась с ним разговаривать и лишь один раз поинтересовалась, не перемыкает ли его на что-нибудь, кроме любви. Руди не знал, как ответить, и произнес: "Пожалуйста"; она обозвала его придурком и ушла на чердак.
С чердака иногда доносился писк, будто визжали разрываемые на части мыши. В доме водились коты.
Руди не понимал, зачем он здесь, разве что из желания разобраться, почему она не хочет уходить. Голова его гудела, ему все время казалось, что, если он найдет нужные слова и правильно их скажет, Крис согласится.
Он начал ненавидеть свет. Резало глаза.
Много не говорили. Но все старались, чтобы не пропадал кайф. Чтобы все ловили как можно больше кайфа. В этом отношении они заботились друг о друге.
А Руди стал единственным связующим звеном с внешним миром. Он написал письма - родителям, друзьям, в банк, еще кому-то, - и стали приходить деньги. Не много, но достаточно для покупки еды и выплаты ренты. А он только настаивал, чтобы Крис была с ним вежлива.
Все жители дома требовали, чтобы Крис была с ним вежлива, и она спала с ним в маленькой комнате на втором этаже, где Руди хранил свои газеты и брезентовый рюкзачок. Там они и валялись целыми днями, если Руди не бегал по делам Холма. Он читал маленькие заметки об автомобильных катастрофах или издевательствах в пригородах. Крис приходила к нему, и они вроде как занимались любовью.
Однажды ночью она убедила его, что ему стоит попробовать "хорошенько протащиться на кислотке", и он проглотил полторы тысячи единиц метедрина в двух больших капсулах. Она растянулась как сладкое тесто на шесть миль, а он был тонкой медной проволокой под напряжением и пронзил ее тело. Она извивалась под его током и стала еще мягче. Он погрузился в эту мягкость и внимательно наблюдал за кругами, расходящимися По воде от ее слез. Он плыл по течению, постепенно разворачиваясь. Вел его голубой шепот, исходящий из собственного тела. Звук ее дыхания во влажной пещере, уходящей вниз и вниз, был звуком самих стен, и, когда он прикасался к ним пальцами, она глубоко вздыхала, отчего воздух поднимался вверх, а сам он опускался, плавно вращаясь в покрывале терпкой свободы.
Откуда-то снизу шел шум - тонкий писк предмета, который вот-вот разобьется. Нарастающая вибрация пугала. Руди впал в панику. Паника смяла сердце, сдавила горло; он вцепился в покрывало, а оно распалось под его пальцами. Он полетел вниз, все быстрее и быстрее и боясь все больше и больше.
Вокруг вспыхивали фиолетовые разрывы, кто-то громко рычал, преследовал его и пульсировал в горле, как зверь, имя которого никак не вспомнить. Он слышал, как она закричала, задергалась и забилась под ним, пока изнутри не раздался страшный треск...
И наступила тишина, длящаяся мгновение.
Затем полилась тихая, расслабляющая музыка. Так они и проспали несколько часов, прижавшись друг к другу в жаркой комнате.
После этого случая Руди редко выходил из дома при свете. Покупки он совершал ночью, укутавшись в тень. Ночами выносил мусор, подметал дорожку и подрезал ножницами траву на лужайке. Шум косилки вызвал бы недовольство жильцов, которые теперь перестали жаловаться на Холм оттуда не доносилось ни звука.
До Руди вдруг дошло, что он давно не видел многих из одиннадцати обитателей Холма. Между тем звуки сверху, снизу и вокруг него становились привычным явлением.
Одежда висела на Руди как на вешалке. Он старался ходить в трусах. Кисти рук и стопы болели. Костяшки на пальцах распухли и все время были пунцовыми. Голова постоянно гудела. Запах марихуаны пропитал деревянные стены и стропила. Уши чесались с внешней стороны, и зуд этот никогда не унимался.
Руди регулярно читал газеты. Старые газеты, содержание которых отложилось в его памяти. Порой он вспоминал, как когда-то работал в гараже, но это казалось делом невероятно давним. Когда отключили электричество, Руди только обрадовался, поскольку предпочитал темноту. Но нужно было рассказать остальным одиннадцати жителям дома.
