Людмила Козинец - Я иду !
Человек этот был стар и блистательно сед. И бесстрастным было его удлиненное, изрезанное обильными морщинами лицо.
И уловил я атмосферу глубокой почтительности вокруг этого человека. Один из индейцев обратился к нему: "Отец..."
Он оборвал фразу движением руки и продолжал рассматривать меня. Затем спросил на плохом английском:
- Что нужно белому человеку?
Я растерялся.
- Мне... ничего не нужно. Я не к вам шел, как попал сюда - не знаю. Где я?
- Тебя нашли мои люди. Ты болел. Совсем плохо.
- Мне и сейчас не лучше. Доктор тут есть где-нибудь поблизости?
- Доктор нет. Доктор не нужно. Говори - что нужно?
Я засмеялся. Вопросик! Что нужно! Так спрашивает, будто предложит сейчас на ладони все, что мне пожелаете.
- Эх, Отец, мне б сейчас стаканчик джина и "Данхилл".
- Что есть: стаканчик джина и "Данхилл"?
А серьезен-то как! Что ж мне, рассказывать ему, как выглядит джин и сигареты?
Старик укоризненно покачал головой и вразумляюще, будто уговаривая ребенка, сказал:
- Какой! Не говори - думай, думай... Какой - большой, маленький, железный, горький... Какой? Думай! Я утомленно закрыл глаза. Из пепельной тьмы вдруг выплыла плоская красная с золотом коробка "Данхилла" и четырехгранная бутылка, на этикетке которой красовался важный бифитер.
Потом я уловил какое-то новое ощущение: что-то изменилось, я будто почувствовал тяжесть в руках. Расцепив веки. Я держал в руках привидевшуюся мне бутылку и коробку сигарет!
Я отвинтил пробку, даже не успев осмыслить всю дикость появления желанных предметов здесь, в сердце непроходимого леса. Когда я хватил добрый глоток джина и на мгновение задохнулся, индейцы сдержанно заулыбались, поглядывая на невозмутимого старика с любовной гордостью.
А старик оставался спокойным, и в этом спокойствии почудилось неземное величие. Я ничего не спросил: не знал, как спросить.
Они ушли. А я долго сидел, прихлебывая джин, затягиваясь сигаретой, бездумно глядя в небо, в ненавистную сельву.
Я не запаниковал. Я просто не поверил. Сработало жесткое правило: не торопиться. Не торопись. Тихоня Тим. Выздоравливай. А там разберемся в этих индейских фокусах.
Индейцы обходились со мной жалостливо. Разговаривать мы не могли, но часто кто-либо приходил ко мне, садился рядом, улыбался и кивал, угощая фруктами и орехами. Лучшую рыбу тащили они моей хозяйке, лучшие куски редкой добычи. Мне все они казались на одно лицо, их варварские имена я вообще не пытался запомнить. Откровенно говоря, я уже мог бы и уйти - по моим расчетам до большей реки около сотни миль, на реке же всегда есть люди. Но меня держала тайна старика.
Помог случай. У моей хозяйки кончилась соль. Она грустно повертела в руках красный горшок, в котором обычно хранилась соль, и побежала к соседке. Как я понял, соседка ей ничем помочь не смогла. После долгих и шумных совещаний пять-шесть женщин, прихватив посудины, потопали гуськом туда, где высился странно безлесный для этих мест холм. Почему-то обмирая, я пополз за ними. Женщины шли весело, болтая и смеясь.
Они остановились у подошвы холма, трижды поклонились черному отверстию пещеры и запели забавную песенку.
Из пещеры вышел Отец. После небольшой суматохи и уважительных приветствий старик уселся на землю. Перед ним полукругом расположились женщины. Все группа замерла на минуту. Потом женщины подхватили заметно потяжелевшие горшки, поклонялись старику и двинулись в обратный путь. Я заполз поглубже в кусты. Женщины прошли мимо, и я разглядел в горшках насыпанную горкой крупную, чистую, розоватую соль.
А если я захочу луну с неба!
Неделю я ломился сквозь языковой барьер. Но и проломившись, выяснил немного. Кто этот старик? - Отец. - Чей? - Всех. - Как он делает свои чудеса? - Не знаем. - Он может сделать все? - Нет. Только вещь. - Какую? - Любую. - А если он не видел ее никогда? - Надо, чтобы видел тот, кто хочет вещь. - Старик всем девает нужные вещи? - Да. Почему он не сделал вам много денег, золота, ружей, виски? - Нам это не нужно. - Откуда он взялся. Отец? - Раньше был другой Отец. - Потом умер. Стал этот. - Как стал? - Старый Отец научил нового. - Научил?! Да. - Он и меня может научить?
- Нет. - Почему? - Ты не будешь Отцом. Ты уйдешь. Ты чужой. Зачем же ты делаешь острогу, попроси Отца, - он даст новую и лучшую. Стыдно лениться.
О! Вот он, мой шанс. Я должен заставить старика научить меня. Он как дитя. Обмануть, запугать его - легко. А ух тогда... И перед моим взором выросли штабели маслянисто блестящих слитков золота, завертелась рулетка Монте-Карло, улыбнулась мне Мей Лу - суперзвезда экрана... Я вонзал ногти в ладони и стал лихорадочно умолять себя не торопиться.
Я месяц просидел в этой деревушке. Месяц меня жрали все насекомые сельвы, а я, соответственно, жрал их - трудно даже представить себе, сколько всякой ползучей и летучей гадости сваливается в горшки, пока варится пища!
Я месяц мылся без мыла и весь зарос, пока сообразил попросить у старика все, что мне нужно. И я получил лезвия "Жиллет" и мыло "Поцелуй Мерилнн". Старик сотворил бы для меня и груду золота, да только как я ее потащу? И потом, мне нужна не просто груда...
Меня замучали кошмарные сны. И когда я понял, что схожу с ума, я снова пошел к старику.
Он сидел у костра, грея над углями сухие руки, обтянутые пергаментной кожей. Рядом неслышно суетился юноша лет восемнадцати будущий преемник Отца, как я узнал в деревне.
Я сел напротив, закурил длинную плоскую сигару - тоже подарок Отца. Я видел такие однажды, когда толкал одному нефтяному шейху кое-какую мелочь из раскопок Междуречья. Дымок липкими голубыми лентами поплыл к вершинам деревьев. Он пах, как дорогие духи, и этот запах вызвал во мне припадок злобы и радужные видения: Париж, Гавайи, Рио... Я с трудом взял себя в руки. И повел долгую беседу.
Старик бесил меня своей прямотой, откровенностью, примитивным уровнем изложения. Ведь не может быть, чтобы это оказалось так просто! И не может быть, чтобы мне, чужому человеку, вот так запросто взяли и рассказали все? Разумом я понимал, что старик не лжет, но в душе не мог поверить ни единому его слову. Это надо быть идиотом, чтобы поверить!
Вот что он мне рассказал. Отец был в племени всегда. Он делал все, что просили люди. Просили же немного: соль, иногда железные наконечники для остроги, простые украшения. Не так давно кто-то побывал в гостях у соседнего племени и попробовал там сахар. Теперь просят и сахар. Племя живет уединенно, добывает себе все необходимое, а в большем нужды не испытывает. Отца же просят только тогда, когда чего-то не могут сделать сами или когда нужно очень быстро сделать. Вот в прошлом году горела сельва. Погибли растения, из которых делают веревки, сети. Тогда попросили Отца. Он дал.
