Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Та же космическая гармония ощущалась и под сводами архива: грубо оштукатуренные стены, потемневшее от времени дерево и тысячи, тысячи одинаковых портфелей из пергамента, в которых со дня основания хранилась деловая документация и переписка монастыря.
Дыханием вечности веяло от этих несокрушимых стен, белых, как снег Сьера Мадре, и столь же холодных в любую жару.
Дон Бартоломео, аббат, сперва воспротивился переменам, но в конце концов уступил. Он сурово взыскивал с братьев, заставая их за легкомысленной компьютерной игрой, а научиться работать с файлами так и не пожелал, более полагаясь на ящик с карточками. Компьютерные забавы, простительные в целях начального обучения, благородный клирик решительно воспретил, но зато дал послабление, дозволив для внутреннего употребления шариковую ручку. Сам же сохранил приверженность к ализариновым чернилам и стальному «Рондо». Как знать, не тосковал ли он в глубине души о гусиных перьях? «Световые карандаши» и электронные «мыши» — это было выше его понимания.
Собственно, «Рондо» и заставило брата Висенте обратить внимание на палимпсест[2] с греческим переводом. Распознав на библиографической карточке характерную пометку настоятеля, он, прежде чем занести в компьютер данные книги, решил взглянуть на нее собственными глазами. Палимпсест тем и интересен, что за новой строкой иногда удается распознать прежнюю надпись. Ведь не всякий монах с должным прилежанием соскабливал исписанные пергаменты. Всегда остается какой-то след.
Рукопись в полной мере оправдала ожидания библиофила-хранителя. Однако вместо полустертых строк он обнаружил на ее сшитых страницах множество глосс.[3] Судя по контексту, их оставил какой-то любитель эзотермизма, одержимый идеей соотнести гематрию[4] с черной магией.
Вот как был явлен тот первый, пришедший из глубины веков знак!
Сердце застыло на миг от могильной стужи. Что-то до боли знакомое чудилось за прямыми углами демонической диаграммы. Тупой болью отозвалась непрошенная аналогия с планом монастыря:
И хотя стены конвенто капуцинов на Авенида дель Генералиссимо действительно представляли собой именно такую фигуру — исходную, ключевую, — Висенте с негодованием отверг кощунственную мысль. Мозг, однако, взаправду не ведает стыда. Разбуженное воображение дополнило схему двумя подземными переходами, один из которых вел в капеллу и к службам — другой. Выходило совсем нехорошо:
Бесовская марка располагалась прямо над рисунком каббалистического «Дерева жизни», задевая углом букву «ню» в трансцедентном слове «Энсоф», что уже само по себе было вызовом непотребным. И помыслить было невозможно, что «Тот, кто вне всяких границ» — именно так надлежало перевести герметический термин, — окажется в соседстве с ангелом тьмы.
Любопытство исследователя побудило Висенте заняться поиском этого отпавшего от Господа духа. В библиотеке хранилось несколько гримуаров[5], а также составленных для собственного употребления безымянными заклинателями «книг теней». Не все они считались богопротивными. Занятием белой, т. е. не вредоносной, магией во времена оны увлекались весьма именитые клирики, не исключая наместников престола Святого Петра.
Свод «Заклинаний папы Гонория», отпечатанный в Риме в 1670 году, и черный инкварто, приписываемый папе Леону Третьему, почитались библиографическими редкостями. Они хранились в особом сейфе, отдельно от прочих гримуаров, еще не так давно служивших пособием инквизиторам и экзорцистам[6]. Казалось, с подобной практикой было покончено навсегда, но на излете века мрачные тени воскресли вновь. Хилиазм — страх перед новым тысячелетием — повсеместно овладевал людскими душами, рассыпая плевелы колдовских суеверий. Переломная эпоха, как это бывало и прежде, давала знать о себе шизофреническим бредом и опасным беспамятством. Стократ прав гениальный Франциско Гойя: «Сон разума пробуждает чудовищ».
Тоскливое огорчение точило усталое, наполненное состраданием сердце мудрого капуцина. Над его койкой висела олеография Святого Франциска. Покорный лев лизал тонкую длань пустынника из Ассиз. Способна ли укротить зверя любовь?
Взяв каталожный файл, Висенте приступил к разысканиям. Просмотрев великое множество пентаклей и прочих графем чародейства, он довольно скоро определил принадлежность демонического клейма. Аrаtron — значилось латинское написание имени духа. Под его покровительством находились алхимия, магия и физика. Требовалось определить чин и место в иерархии императора Люцифера.
«Nomen illi mors»[7], — потусторонним эхом отдалось в ноющем левом виске.
По законам гематрии сложение численных значений литер давало 87, но 8 + 7 = 15, а 1 + 5 = 6. Так и есть, выходила шестерка — непременная составляющая Числа Зверя.
Согласно чернокнижнику Псевдо-Дионисию, ангельская табель о рангах, подобно девятке языческих богов Египта, составляла триаду триад. К первой градации принадлежали серафимы, херувимы, престолы; затем следовали господства, начальства и власти; последняя, низшая триада объединяла достоинства, архангелов и ангелов. Легион, что был низвергнут с небес, и в аду остался при своих чинах. Люцифер-светоносец, олицетворявший гордыню, причислялся к серафимам, как и следующие за ним Вельзевул и Левиафан — предводитель еретиков. Четвертый серафим, Сан Мигель, сохранив верность Богу, обрушил на них свой карающий меч. Да будет имя его защитой. Высшим чином отмечен и Асмодей, с которым сразился Иоанн Креститель. Совершенно очевидно, что какой-то там Аратрон никак не мог принадлежать к коронованным иерархам. Не нашлось ему места ни среди херувимов, чьим князем считался Белберит, ни в свите принца престолов Астарота, смущавшего покой святого Бартоломео. Пропустив первого престола Веррика, а также Грессила с Соннелионом, строивших козни святым Бернардо и Стефано, скрупулезный инок перешел к Верриеру и прочим властям, а далее и к силам, что находились под началом Карнивеана, с которым схватился Иоанн Евангелист. Но ни здесь, ни в низших когортах не встретил искомого. В ангелы — а ангел по-гречески вестник — сей дух явно не вышел. Даже в скрытые в другом, как Инварт, телесном облике.
Если его не окажется и среди стражей дней и часов, ибо время как элемент мироздания также имеет своих покровителей, то дальнейшие поиски придется оставить. Недаром Святой Макирус Александрийский полагал, что духам число — легион. Альфонс де Спина называет умопомрачительные цифры: 133 306 668, другие авторитеты — малость поменьше: 79 князей и 7 405 926.
