Эндрю Оффут - Глаз Эрлика
- Пятнадцать! Ах, Конан! Я никогда не уверена, серьезно ты говоришь или просто пытаешься вскружить бедной девушке голову своими страшными сказками!
Вор моргнул, и палачи в застенке у пьяницы царя могли бы утонуть в голубой невинности его глаз.
- Я не вру, Килия.
Юность их проходила одинаково.
- Да? - Девушка пристально посмотрела на юношу округлившимися поблескивающими карими глазами, доставшимися ей в наследство от предков-атлантов, смешавшихся с покоренными ими народами. - Никогда?
- Почти никогда, - ответил он, и они дружно рассмеялись. Конан придвинул табурет поближе к ней. А под столом его рука гуляла по ее бедру во всех направлениях.
Килия сглотнула.
- А чем же ты все-таки занимаешься, Конан, рослый ты горец? О, как, по-твоему, нельзя ли нам еще капельку? Мою чашу кто-то осушил до дна! - И она показала ему пустой кубок.
Не сводя с девушки глаз, вор махнул рукой. Он видел, как такой знак делал один богатый торговец, там, в центре помещения, где он сидел с каким-то скользким на вид типом и тремя женщинами, одна из которых выглядела такой страшной, что должна была быть женой этого купца.
- Еще вина сюда, и не того дешевого газанского виноградного сока! громко произнес киммериец, не отрывая взгляда от спутницы. И, понизив голос, сказал девушке: - Я... телохранитель у одного богатого господина. Как видишь, он очень щедр.
- О да. Но... ты хочешь сказать, что ты действительно умеешь пользоваться этим древним мечом?
- Эфесом. - Он согнул левый локоть, потрепав меч, висевший на том же бедре, клинок длиной в ярд в ножнах из потертой узловатой кожи. - Да, уведомил он ее. - Я умею им пользоваться, Килия. Умею. Его клинок не раз был окрашен почти в такой же цвет, как и эти гранаты у тебя между грудей.
- Рубины, - поправила она.
Он лишь улыбнулся. Знающей улыбкой, так как камешки-то были гранатами, и она знала, что юноша это знал. Как же, телохранитель! Этот огромный юнец с загорелым лицом наверняка был вором. Ее бедро вспотело под его ладонью, и она ничего не имела против.
- Конан...
- Да.
Килия все еще пыталась принять хоть какое-то решение.
- Сюда каждый вечер заходят воины из городской стражи. Я думаю, нам не следует быть здесь, когда они зайдут, - а?
Лицо юноши превратилось в маску детской невинности, и одновременно он махнул огромной бронзовой рукой.
- Почему бы и не быть? Разве мы не солидные граждане честного Аренджуна?
- Одни из нас не из таких, - отозвалась Килия.
Конан, казалось, удивился ее словам и наклонился вперед.
- Килия! Какая мрачная страшная тайна? Ведь это не ты в ответе за падение той большой старой Слоновьей Башни?
- Я думаю, моя тайна состоит в том, что я пью вино и меня гладит по бедру голубоглазый, широкоплечий, опоясанный мечом симрийский... вор.
- Киммерийский, - спокойно поправил он. А затем добавил: - Я? Вор? Здесь? Хо-хо, дорогая моя... Воры прячутся в Болоте и шныряют там, как шакалы.
- Мне думается, - начала она, - что некоторые из них...
- Килия! Что моя девушка делает, сидя с этим мальчишкой? Эй, ублюдок, где твоя другая рука?
Не убирая из-под низкого столика руки, Конан оглянулся через плечо. В таверне наступила тишина. Даже в этом районе Аренджуна все в трактире умолкали, когда в зал входили пять воинов городской стражи и их предводитель грубо обращался к кому-нибудь из посетителей. А этот юный меченосец выглядел достаточно рослым, чтобы бороться с гиперборейскими медведями.
Киммериец хранил молчание. Он лишь сверлил взглядом мужчину в кирасе и шлеме с поднимающейся над ножнами меча щегольской рукоятью в виде драконьей головы. Черные усы стражника надменно топорщились под длинным носом. Конан сознавал, где находится. Он был не в Болоте, а в "Шадиз-сарае". И еще... он находился в обществе искушенной дамы, лишь притворявшейся невинной овечкой. Конан не собирался бежать. Он сидел не двигаясь, выжидая, сверля взглядом воина, шедшего к нему через зал. Все разговоры прекратились; все взгляды следили за продвижением заморийского сержанта среди табуретов и столиков или же были прикованы к рослому юноше, к которому он приближался.
Килия отодвинула ногу; рука Конана безошибочно последовала за ней. Богом юного вора был Кром, а всякий, кто знал хотя бы одного киммерийца, знал, что Кром наверняка являлся и богом упрямства.
Высокий, поджарый, гибкий стражник с отметиной от меча на щеке остановился, высясь над вором в голубой тунике с расшитой золотом каймой.
- Я в отличие от тебя не ору через весь зал, - спокойно отозвался Конан. - Так уж меня воспитали... Я не мальчишка, и всем нам отлично известно, где моя рука. Я б пригласил тебя выпить с нами кубок, но мы как раз собирались уходить.
- Ты уйдешь один вместе со своим варварским акцентом, и по-быстрому! И если не хочешь уйти без обеих рук, держи их на виду.
Поскольку киммериец не был воспитан лицемерной цивилизацией, он не потрудился изобразить испуг. Его глаза внезапно потеряли всякое сходство с сапфирами или с красивыми голубыми агатами. Они запылали, словно невозможная смесь льда и вулканического жара.
- Я не нарушаю никаких законов. Тебя нанимали не для того, чтоб ты задирал честных граждан.
- Я уже сменился с дежурства, парень. И сейчас я - рассерженный мужчина, стоящий перед мальчишкой, положившим лапу на ногу моей женщины.
Богатые и знатные посетители сидели совершенно неподвижно и не сводили глаз с рассерженных мужчин. Такому столкновению было совсем не место в этом трактире. Коринфийский торговец шелком и бархатом в расшитом цветочным узором халате оглянулся, словно прикидывал расстояние до дверей. Но в дверях стояли четверо стражников, следивших за своим сержантом.
- Конан...
Услышав голос Килии, Конан снова повернулся лицом к ней и предложил:
- Скажи этому грубияну, что...
Он оборвал фразу, почувствовав руку воина у себя на плече. Инстинктивно определив местоположение большого пальца, Конан понял, что рука эта левая. И понял также, что делает в этот момент правая. Он услышал шорох металла по коже. Этот грубиян обнажил меч!
Конан выпустил ногу Килии, одновременно разворачиваясь на табурете. Его сложенный плащ легко скользил, и юноша крутанулся на заднице, одновременно выбрасывая ноги вперед и вверх. Они врезались в левую ногу стражника как раз над ремнем наголенника. В этом коротком размахе оказалось больше силы, чем посчитал замориец, и больше силы, чем он мог выдержать. Воин со стоном повалился на пол.
Какая-то женщина завизжала.
Столешница одного из столов съехала и загремела на козлах, когда кто-то чересчур поспешно вскочил. Кто-то прошептал имя священного святого Митры. А Конан тем временем продолжал разворачиваться. Его обутая в сандалию нога с силой опустилась на бедро упавшего стражника. Тот снова застонал.
