Дмитрий Жуковский - Упырь
Рубанув спинной хрящ, резким круговым движением отрезал голову. Прижал ладонь к мгновенно почерневшему срезу, отбросил мертвый кусок плоти далеко за борт. И принялся деловито резать оставшийся обрубок тела на узкие полосы, оглаживая каждую ладонями. С каждым разрезом тепла оставалось все меньше и меньше, совсем капли. Но и их не надо упускать.
Землисто-серый, мягкий, как замусоленная мочалка, обрубок улетел гораздо дальше, чем голова. Виктор с хрустом выпрямился. Следующие двадцать метров сетки принесли тонконосую севрюгу, похоже, икряную, и крупного осетра. Виктор был доволен уловом. У самого конца сети почувствовалось тяжестью и увиделось дрожащим белесым пятном массивное тело. Неужели тюлень? Вот не кстати-то! В отличие от рыб, тюлень, застряв в сети, начинает задыхаться, бьется и путается все больше, наматывая порой на себя метров по десять сетки. Извлечь его потом еще та морока! Виктору раз даже пришлось из-за глупого, но уж больно настырного белька 3 везти сеть на берег, в лодке распутать не смог.
На этот раз обошлось: в сети смирно спала, едва зацепившись боковым плавником, крупная полутораметровая белуга. Говорят, из всех осетровых у белуги мясо наименее вкусное. Виктору же важнее было, что белуги вырастают длиннее и толще всех.
Виктор посмотрел на часы - четверть шестого, долго провозился. К берегу, к станции Виктор греб быстро, как на гонках в институте, не сбрасывая темпа ни на один взмах, экономя доли секунды на обратном ходе весел по воздуху, откидываясь в гребке назад почти горизонтально, нос рассекает воду с радостным пенным шелестом.
Виктору нравилось грести. Он любил бесшумный "рыбацкий ход", волнообразно-плавный, экономный, и все же, при достаточной сноровке, быстрый. Он любил скоростную греблю, когда важна идеальная симметрия движений обеих рук, когда нужно сосредоточенно следить за каждым сантиметром хода весла, чтоб не погружалось излишне глубоко, но и не выходило на поверхность даже самым краем. Ему нравилось грести в шторм. Тут мало просто силы, тут не достаточно просто махать веслами. Надо чувствовать лодку. Подстраиваться под ритм волн, каждым взмахом весел борясь с их коварными попытками развернуть лодку бортом к волне. Надо уметь держать курс, выбирая путь, как в жизни - то ли маневрировать галсами: сначала поддаться, идя вдоль волн, потом резким гребком развернув нос на волну, дерзко вспороть ее гребень, так проще жить, но сложнее потом вернуться на тонкий визир курса, вернуться, чтоб через секунду снова уйти с него - дальше вперед, продолжая резать гребни волн, или обратно назад, скользя по их воле. Но можно сразу презреть волны, в душе понося их, держать курс по прямой, каждым гребком борясь с неустанными боковыми толчками, вполовину съедающими твои усилия продвинуться вперед, а правая рука тупо ноет, а левое весло едва касается волн.
Виктору как-то раз пришлось серьезно поспорить с морем и ветром о смысле жизни. Ветер, с утра выдувавший из себя едва метра четыре в секунду, за какой-то час разогнался до восьми. И повернул с севера на восток. Теперь он гнал лодку от берега, в открытое штормовое Каспийское море, где волны еще выше, и ветер еще злее. Восемь метров в секунду - это серьезно. Каждым неимоверно длинным гребком Виктор проползал едва какой-то метр. А каждая секунда отдыха съедала больше. Сознание отключилось, он превратился в автомат, в какой-то кривошипно-шатунный механизм. Берег закрывал от ветра, тут был штиль, Виктор пришел в себя, когда лодка со скрежетом запрыгнула на прибрежный вал перемешанной с песком тины.
Утренняя морская прогулка закончилась. Лодка втянута далеко на берег. Белуга привязана на кукан у дальнего края причальных мостков, спит. Меж высоких камышей на пропитанном кровью и жиром столике Виктор спорно пластовал осетра. Рассекал толстую мякоть до самой шкуры на узкие, в полпальца, полосы, стремительно проходился по всей глубине разреза ладонью. Со стороны могло показаться, что он просаливает рыбу, чтоб завялить балык. Так он и сделает потом, вынув икру из севрюги - деньги ведь тоже нужны, кок с "Галлеи" неплохо платит за балык и икру. А почерневшие останки осетра Виктор унесет на другой берег острова. Сейчас не успеть, до срока метеонаблюдений минут пятнадцать осталось: пять минут руки отмыть, пять минут отнаблюдать, пять минут радиограмму составить.
Так и пройдет его сегодняшний день, такой же, как и несколько сотен дней до него: работа, журналы наблюдений и рация, книги и потрепанный скупой дневник; хозяйственные дела: мелкие ежедневные (вымести со станции липкий ракушечный песок, притащить с колодца воду, набрать из бочки на берегу солярки), средние (перестирать белье, наколоть сучковатых дров) и крупные (перебрать дизель, заменить электролит); короткие стошестидесятиминутные прогулки по острову и длинные стошестидесятиминутные купания, череда дней, расквантованных на восемь долей... Много дней было так. Так было последний день ...
* * *
Чувство времени не изменяло ему даже спросонья. За ним пришли где-то около пяти утра. Их было много. Они были в обычной матросской форме (не рыбоохрана, стало быть). Сопротивляться бесполезно - пришлось бы положить их всех. И все равно бесполезно. Его уже нашли. Скрывшись из мира на необитаемом острове посреди Каспия, он не сомневался, что рано или поздно его и здесь достанут. Надеялся, что произойдет это не так скоро.
Поднимая с койки, провожая к берегу, его несколько раз двинули по почкам, он "не заметил". В кабельтове от берега, презрев мелководье, выжидательно замер сторожевой катер (или как там его поморскому?) со скромным шифром на борту Р-18.
В/ч 10317, засевшая в Форт-Шевченко, подчинялась Байконуру, кроме прочего, должна была отлавливать упавших по ошибке в Каспий космонавтов. За отсутствием таковых Р-18, как и его братья Р-27 и Р-14, выполнял более важную стратегическую задачу: творчески пользуясь священным правом отлова рыбы "на котел", снабжал весь дивизион дарами Каспия. Кок по кличке Белый, добродушный круглолицый альбинос, не блистал кулинарными талантами, зато достиг виртуозного мастерства в пробивке икры, которая двумя равными потоками растекалась дивизионному начальству и на астраханский рынок. Для экипажа Р-18-го середина апреля, нерест, был временем самого важного учебного похода, уровень боевой подготовки экипажей определяли по содержимому холодильников. А двумя месяцами ранее, без лишней суеты, Р-18-й уходил на север, к Гурьеву, бить по хрупкому, изъеденному приближающейся весной льду, новорожденного тюленя - белька.
Виктор вопросов не задавал, и так все ясно. Только шепнул капитану мичману с обрюзгшим лицом и нетрудовым мозолем: " - Кэп, для твоего же блага, мне нужна отдельная каюта и сырая рыба". Мичман лениво огрызнулся, сплевывая мат, как семечки. Виктора запихнули в матросский кубрик, в самый дальний верхний угол, рядом с Поленом, долговязым задроченным "карасем", которого лениво, но регулярно трахала в рот вся команда от помощника капитана до молодых первогодков.
