Сергей Абрамов - Карта командира Миенга
— Пришлось пострелять? — спросил его Костров тогда, у витрины на улице Самсентаи.
— Совсем мало, — сказал Миенг. — Скоро забуду, как это делается.
«Глупые» террористы-десантники сдавались почти без выстрелов, храбрец Миенг не считал их серьезными противниками, а на страхи торговцев и болтливых теток на базаре ему было наплевать. Пусть боятся, пусть сплетничают: надо же им чем-то привычным заниматься.
Костров подумал, что солдат, проверивший четверть часа назад его паспорт, мог быть из отряда Миенга. Что ж, значит, снова Миенгу не до шуток, ловит он «глупых» террористов, выспаться некогда. Надо все-таки отыскать его завтра-послезавтра, узнать подробности: вдруг да выудишь суперсюжет для острого репортажа? Все возможно…
В столичном аэропорту Ваттай Костров приткнул свой «рено» рядом с посольской «Волгой» у бетонной стены с облезлой красной надписью: «Королевский воздушный флот Лао». Королевство благополучно скончалось, но надпись осталась, и в ларьке сувениров в зале ожидания еще продавались марки с портретом бывшего короля, красные флажки с трехголовым слоном под треугольным белым зонтиком символ королевства и туристские сумки с тем же слоном и с той же надписью, полихлорвиниловые хрустящие сумки с ремнем через плечо, удобные для рынка. А надпись никого не смущала, не в ней дело в конце концов.
Костров почему-то любил этот маленький стеклянный зал ожидания с длинным рядом жестких кожаных кресел по стенам, где он когда-то давно, впервые прилетев во Вьентьян, никем не встреченный (телеграмма, видимо, не дошла, не поспела…) после тяжелого суточного перелета из Москвы заснул, растянувшись на четырех креслах, не замечая осуждающих взглядов хорошеньких продавщиц сувениров. Часа через три его разбудил секретарь посольства, который наконец получил телеграмму и примчался в аэропорт.
Сейчас секретарь Звягинцев стоял у выхода на перрон, ждал самолет из Москвы, Костров встал рядом в тени бетонного навеса.
— Опаздывает Ил?
— Вовремя будет. Через пять минут посадка.
— Кто прилетает?
— Рулевых, советник наш. Ты его знаешь.
— Из отпуска?
— Командировка. Выяснял в Москве кое-какие детали; будем строить новые дороги в Лаосе. А ты кого ждешь?
— Однокурсник в Ханой летит.
— Тоже писака?
— Журналист, — строго поправил его Костров и добавил с завистью, не удержался: — Недавно из Африки. С юга. Там сейчас горячо. Счастливчик…
— Завидуешь?
— Еще бы? У нас-то тишина и спокойствие.
— Этому не надо завидовать, — наставительно сказал Звягинцев. — Мир, братец ты мой, всегда лучше войны. Да и кому сейчас воевать охота?
Что ж, прав был Звягинцев, Костров и не спорил. Но одному из них уже исполнилось пятьдесят, а другой еще не добрался до тридцати, и у каждого было свое понятие об интересном. Ах как мы спешим стать поскорее взрослыми и торопимся, торопимся осудить в наших сверстниках наивное и смешное качество, называемое мальчишеством. И не в войне дело, дорогой товарищ Звягинцев. Чем скорее кончатся войны в мире, тем легче будет людям. Всем людям. Но пока неспокойно на земле, пока ведут справедливую борьбу патриоты Намибии, подпольщики Чили, борцы с апартеидом в Южной Африке, все мальчишки мира — от пятнадцати до семидесяти — будут рваться им на помощь. Вспомните республиканскую Испанию, Звягинцев. Сколько вам было лет? Пятнадцать? Больше? Разве не мечтали вы тайком от родителей добраться до Одессы, проникнуть на пароход, уплывающий к Пиренейскому полуострову, к интербригадовцам, к республиканцам? Мечтали, конечно. То-то и оно, товарищ секретарь… И не осуждайте Кострова за мальчишескую зависть к приятелю, побывавшему там, где «горячо».
Весь этот монолог мог бы произнести Костров, но не успел, не пришло это ему в голову. Он уже забыл и о Звягинцеве, и о коротком разговоре с ним, смотрел, приставив ко лбу руку козырьком, как скользит по взлетной полосе дюралевая сигарка Ил-18, и в каждом иллюминаторе отражается кипящее лаосское солнце.
Самолет медленно выкатился на перрон перед аэровокзалом, к нему поехал трап, на нижней ступеньке которого стояла девушка в белой блузке и темно-синей юбке-саронге. Из открывшегося люка самолета на трап выныривали помятые от бессонницы советские туристы, летевшие дальше во Вьетнам, члены каких-то иностранных делегаций, дипломатические работники из Ханоя, Улыбающийся Гулевых с элегантным «атташе-кейз» и, наконец, толстый Саша Хоменко, веселый Саша коллега и однокашник по Институту восточных языков. Девушка в саронге вручала всем картонные квадратики, которые давали право промочить горло кока-колой. Костров помнил, что Хоменко предпочитает пиво, а пиво в Лаосе, надо отметить, не хуже «жигулевского». И после первых объятий Костров потащил приятеля в ресторан.
— «Тридцать три» или «тигра»? — с небрежным видом знатока спросил Костров.
— Ой, да все равно, — сказал умученный Саша: двадцатичасовой перелет с четырьмя посадками не располагал к гастрономическим раздумьям. — Чтоб холодненькое…
Молчаливый официант, шлепая пенопластовыми сандалетами, принес запотевшие бутылки «тридцать три», Саша залпом выпил пиво, улыбнулся блаженно, почмокал толстыми губами.
— Ах хорошо… Ну как ты здесь?
— Помаленьку, — скромничал Костров, — где нам с вами тягаться, — и спросил деловито: — Что привез?
— Письма. И еще посылочку. Там, кажется, черные сухари с солью и огурцы.
— Здорово! — обрадовался Костров: как и всякий русский человек, скучал он здесь без черного хлеба, без квашеной капусты, без соленых огурчиков. Мама знала об этом и с любой оказией пересылала ему эти неведомые в Лаосе деликатесы.
— О чем пишешь?
— Обо всем. О дорожном строительстве на севере, об университете «Сисаванг Вонг», о молодежи — мало ли о чем!
— А я, брат, устал, умотался… Эти бои, эти ночные вылазки, походы — с моей комплекцией, сам понимаешь… — Саша лениво тянул слова. Нравилось ему выглядеть этаким понюхавшим пороху ветераном, снисходительно беседующим со своим «мирным» коллегой. — У вас тут тихо, патриархально. Не соскучился?
— Некогда, — сказал Костров. Он не хотел показать приятелю, что малость завидует ему, даже «ветеранству» его наигранному завидует. — Когда скучать? Страна строится… Да и вообще мир всегда лучше войны, — тут он сообразил, что повторяет слова Звягинцева, но не смутился, даже добавил твердо: — Так я думаю.
Тут как раз загудел зуммер, и мелодичный женский голос объявил сначала по-лаосски, а потом по-французски, что рейс по маршруту Москва — Вьентьян Ханой продолжается и пассажиры должны пройти к самолету.
