Елена Ворон - Ангелы-хранители работают без выходных
Кэт прислонился к стене и с полминуты молчал.
— Ты думаешь менять одного на одного — допустим, — наконец заговорил он. — Но, Эд, здесь другая арифметика.
— Это какая же?
Кэт не отвечал, глядя на шефа исподлобья.
— Ну, говори, нотабене. Я готов тебя выслушать, время еще есть.
— Нет никакой другой арифметики, — вырвалось у Виктора.
— Просто…
— Молчи! — обрезал Кэт. — Помолчи пока.
Ларкин посмотрел на них с интересом.
— Кэттан…
— В действительности ты будешь менять одного на троих. Одного почтовика на троих.
Луис Шелтон удивленно поднял брови, Ларкин же медленно откинулся назад и оперся ладонями о стол.
— Что-то я тебя, Кэттан, не пойму. Виктор, может, хоть ты мне растолкуешь?
— Молчи, — властно повторил Кэт, положив ладонь другу на плечо. — Эд, оставь парня в покое. Поверь мне на слово, это однозначно: один к трем.
Да какого черта? — с тоской подумал Виктор. Зачем он дурит шефу голову, мелет какую-то чушь, когда это так просто? Объяснил бы сразу, и дело с концом — даже если я умру от стыда.
Ларкин глянул на часы, затем, очень пристально, на Кэта.
— Если тебе нечего больше сказать, то я, с твоего позволения, поговорю с Делано. И не затыкай ему рот, будь любезен, иначе окажешься за дверью.
Кэт промолчал, а шеф полиции отлепился от стола и подошел к ним вплотную.
— Виктор, я не собираюсь делать из тебя героя, это всего-навсего твой долг: нужно убрать отсюда «Десперадо», пусть даже ценой человеческой жизни. Мы с тобой служим в полиции, и наша работа — обеспечить почтовику свободный путь.
У Виктора запылало лицо. Он уже открыл было рот, собираясь признаться, что ничего не сможет сделать, что это выше его сил, но пальцы Кэта стиснули плечо, и он опять промолчал.
— Кэттан! — рявкнул Эдмунд Ларкин. — Убирайся к черту, или я…
— Оставь его, он никуда не полетит, — холодно проговорил Кэт.
— Это еще почему?
— Я сказал: не полетит.
— Виктор, — вкрадчиво спросил Ларкин, — а у тебя язык, что ли, отнялся?
Виктор вскочил.
— Хорошо! — Он стряхнул с плеча руку пытавшегося удержать его друга. — Кэт, брось… — Запнувшись, он обвел всех отчаянными глазами. — Я попробую. — И кинулся вон из комнаты.
— Куда?! — Кэт метнулся следом, выскочил из дома, пробежал по дорожке и догнал его уже на шоссе. — Не сходи с ума. Дел! Да стой, сумасшедший; ты пешком на космодром собрался?
Виктор остановился, перевел дух, откинул со лба волосы.
— Ты со мной? Хорошо. Какую машину берем?
— На что тебе машина? Дел, ты сам знаешь: это невозможно.
— Знаю. — Он нагнул голову и сжал кулаки. — Получше тебя знаю! Но так ведь и жить невозможно.
— Целее будешь, — хладнокровно отозвался Кэт. — А то как смерти ищешь.
Виктор не ответил, повернулся и пошел по дороге к дому Шелтона. Кэттан искоса поглядывал на него, шагая рядом. Бедняга Дел, вот уж кому не позавидуешь. Он не боится смерти; не боится «Десперадо», он хочет добраться до корабля-убийцы и совершить свой первый и последний в жизни подвиг — точнее, как говорит Ларкин, выполнить свой долг… А вот и нет! Не сможет. Будет мучиться, переживать, сгорая со стыда и не зная, как теперь смотреть людям в глаза — и все равно: корабля ему с космодрома не поднять.
Хотя почтовика, конечно, жаль.
Длинный автомобиль Луиса стоял прямо на обочине. Виктор открыл дверцу, еще раз спросил:
— Ты со мной?
— С тобой, — вздохнул Кэт и вперед него сам сел за руль.
— Поедем, раз уж так.
Он тронул с места и не спеша покатил по широкому и совершенно пустынному шоссе. Поселок на Изольде вымирал. Планета не была рекомендована к массовому заселению, и после того, как ее богатейшие серебряные рудники истощились, люди разъехались; остались пустые дома, космодром да станция космического слежения, еще не законсервированная, хотя о том уже ходили разговоры. Сейчас на Изольде жило всего десятка три человек, и Эдмунд Ларкин был немало удивлен, когда две недели назад с Франчески спецрейсом прилетел Кэттан Морейра с женой и другом и объявил, что они с Делано переведены сюда работать. Этого Ларкин никак не мог понять. Однако с Франчески подтвердили, что да, все так и есть; да и почему бы им, в самом деле, не работать на Изольде? Никакой настоящей работы, разумеется, здесь для них не было, и оба просто получали деньги за проживание в поселке.
Виктор тоже не мог этого понять. Глушь, дичь, жалованье грошовое, не в пример Серебряному Лайзу, откуда они уехали. Какая-то необъяснимая блажь супругов Морейра. Впрочем, братец Кэт, кажется, просто-напросто от кого-то удрал. Собрался в одночасье и дал тягу; разве можно было бросить его в решительную минуту?
Виктор открыл панель встроенного бара, на колени ему упал свет вспыхнувшей внутри лампы, и яркой радугой заиграли многочисленные бутылки.
— Однако же наш Луис запаслив, — сообщил он. — Попользуемся?
Кэт покачал головой.
— Закрой, нечего там пользоваться.
— А ты не жадничай — шелтоновское, не твое. — Виктор достал маленькую бутылочку в золотой обертке. — Вот будет в самый раз.
— Поставь, говорю, на место.
— Отвяжись. Смертнику все можно, Луис еще гордиться будет, что я в его баре храбрость на грудь принял. — Он сорвал обертку и выбросил в окно.
— Прекрати! — велел Кэт, и Виктор замер с бутылкой в руках. — Я сказал, поставь на место.
Он молча подчинился и закрыл бар. В салоне стало сумрачно и тихо. Зеленоватые сумерки густели; Кэт включил фары, полоса света, пока еще неяркая, легла на дорогу. С обеих сторон автостраду плотной стеной обступали громадные деревья, толстые гладкие стволы отсвечивали красноватыми бликами.
— Я тебя придушу, — почти серьезно пригрозил Виктор. — Какого лешего ты сегодня без конца командуешь?
Кэт промолчал, лишь грустно покачал головой, видимо, в ответ на собственные мысли.
— Я, например, думаю, — продолжал Виктор, — что если б тяпнул как следует, что-нибудь бы и вышло. Когда море по колено, то и взлететь можно, и на «Десперадо» войной пойти… — От спиртного его мутило, и оба это прекрасно знали. — Да ты пойми, — проговорил он с глухим отчаянием, — мне ж хоть топись. Ну, придет почтовик, разбойник его сожрет, а я что? Что я тогда вообще здесь в полиции делаю? А тут бы хоть напился, долбанул по мозгам — может, и полегчало б.
Лежащие на руле точеные руки Кэта шевельнулись.
— Не надо меня уговаривать. Хочешь — давай. Пей.
Виктор вновь открыл бар — и вдруг на него навалилось то самое, чего он ожидал и больше всего боялся: черный, холодный, неодолимый ужас, животный страх смерти. Проснувшийся и заоравший во все горло инстинкт самосохранения, запрещавший ему рисковать собой, гнавший прочь от любой опасности, не дававший не только умереть, но и достойно жить.
