Филип Фармер - Небесные киты Измаила
И сполохи электричества, огни Святого Эльма на ноках рей и трезубцах громоотводов, тоже, казалось, разгорались все ярче.
Из бесплотных призраков они превратились в живые существа, их дыхание стало горячим.
Измаил отодвинулся от них как можно дальше, прижавшись животом и коленями к твердым поручням и устремив взгляд вперед, чтобы не смотреть на огни по сторонам.
Снизу раздался пронзительный крик: кто-то из матросов бросился в люк, а за ним следом, словно играя, прыгнул раздвоенный язык пламени высотой в два человеческих роста.
В это самое время передние концы длинных черных штуковин, вертевшихся в море, тоже засветились огнем Святого Эльма. Они стали похожи на длинных, как змеи, доисторических китов, этих прародителей современных монстров с округлыми боками, только извергавших вместо воды струи раскаленной серы.
Измаил посмотрел налево, потом направо: белесые огни по обоим концам реи раздвоились, и по огоньку из каждой пары, словно танцуя, побежали по рее к нему.
Измаил схватился за перила и крепко зажмурился.
— Господи, помилуй нас, грешных! — закричал капитан. — Море ожило, корабль в огне!
Измаил не смел открыть глаз, но и отключиться от того, что творилось вокруг, он тоже не мог. Взглянув на море, он увидал, что его поверхность покрылась черными разорванными кругами, — они вертелись, и у каждой змеи с одного конца вырывался сноп пламени. А на самом корабле все предметы, выступавшие на какие-нибудь несколько дюймов, были окружены ореолом пламени, и его языки больше не танцевали, но слились в бешеном хороводе. Огни бежали по кругу, все по кругу.
А сполохи электричества, сделавшие в его направлении первые па своего менуэта, пока он не закрыл глаза, прыгнули навстречу друг другу и слились прямо над его головой. Он не мог увидеть их целиком: как только он задирал голову, чтобы посмотреть, они уходили в сторону, так что большая часть их, с позволения сказать, «тела» оставалась вне поля его зрения. Но от них исходило столько света, что можно было видеть их словно изнутри, а секунду спустя, поглядев вниз, на офицеров и матросов, он понял, что сполохи циркулируют по его голове, тонкий язык огня чуть не лижет его макушку.
Темные штуковины, крутившиеся по всему океану, соединились в шевелящуюся паутину. Море, освещенное холодным светом тысяч огоньков, горевших по ее углам, там, где змеи соединились между собой, стало похоже на потрескавшееся зеркало.
Измаилу показалось, что это целый мир пошел трещинами и вот сейчас осколки посыплются ему на голову.
Это ужаснуло его настолько, что он принялся читать молитвы вслух, такого с ним не случалось даже в последние три дня плавания на «Пекоде».
Огни погасли.
Черная паутина исчезла.
Воцарилась полная тишина.
Никто не смел даже вздохнуть — не то что слово вымолвить. Каждый боялся разбудить те неведомые силы, что тучей сгустились над ними, чувствуя: тогда на них обрушится что-то похуже, чем сама смерть.
Поднялся западный ветер, море покрылось рябью. Паруса захлопали и натянулись.
"Рахиль" накренилась на правый борт; ветер стих; корабль снова выпрямился.
Снова стало тихо.
Родившись из тишины и мук ожидания, в воздухе повисло предчувствие чего-то страшного.
Что-то будет дальше?
"Для того ли я избегнул быстрого, хоть и ужасного конца, постигшего команду "Пекода", — думал Измаил, — чтобы испытать гораздо более страшную участь? Что-то такое, что один только Бог мог бы вообразить, — но и Он ужаснулся бы таких мыслей?" Последующие события Измаил смог восстановить, лишь воссоздав их по обрывкам воспоминаний. При этом ему больше помогло воображение, чем память. А в тот момент он с трудом понимал, что происходит. Тогда он испытал лишь изумление и ужас.
Неслышно, как мираж, возникающий над океанской гладью, море исчезло.
Ночь превратилась в день.
"Рахиль" летела вниз.
Измаил был так напуган, что даже не закричал, а если и кричал, то не слыхал своего голоса.
Падая в пустоту, «Рахиль» сразу опрокинулась: в момент когда море истаяло, судно слегка кренилось вправо, поэтому под тяжестью парусов и мачт оно перевернулось через правый борт.
Измаила выбросило в пропасть, словно камень из пращи, и он стал тонуть вместе с кораблем в море воздуха, свистевшего у него в ушах. При этом он разводил руками и болтал ногами, словно пытаясь плыть.
Луна не исчезла, хоть и была разлучена с ночью — своей неизменной спутницей. Но она стала огромной — больше чем в три, может быть, даже в четыре раза больше прежнего.
Солнце стояло в зените. Это был шар зловеще-красного оттенка, распухший вчетверо по сравнению с тем, что было раньше.
Небо было темно-синим.
Ветер свистел, продувая человека насквозь.
Под ним — или скорее под «Рахилью» — по воздуху плыла какая-то непонятная посудина.
Он успел заметить только, какая она странная; еще у него осталось мимолетное впечатление, что это творение человеческих рук. Он успел заметить, как по ней забегали человеческие фигурки; потом в летучий корабль вонзилась грот-мачта «Рахили», китобоец обрушился на странное воздушное судно всей массой, и оно развалилось надвое.
Примерно в ста футах под ним и двумя кораблями показалось нечто, принятое Измаилом за вершину горы. Нечто огромное, все в красно-коричневых разводах, по цвету похожее на гриб, — плато на горном кряже, вздымавшемся вверх на мили.
Он ударился в него, ушибся и провалился сквозь что-то, похожее на тонкий слой живой ткани.
Он ударялся о новые и новые слои, прорывая их, и всякий раз отбивал себе почки, но при этом скорость падения все время замедлялась.
Вот мимо мелькнуло что-то, похожее на веревку. Он хотел ее схватить, промахнулся, потом почувствовал, как в его руках, обжигая их, скользит другая такая же штука. Когда нырял сквозь очередной слой, он вскрикнул, налетев на что-то твердое, — от этого оно лопнуло с шумом, как воздушный шар, оглушило, ударило в нос, обожгло глаза едким и жгучим газом.
Тут его руки схватились за что-то — он не видел, за что.
Его сильно занесло в сторону, так сильно, что он чуть не разжал руки. Измаил заморгал, стараясь слезами смягчить резь в глазах. Потом он качнулся обратно и шлепнулся — было больно, но уже не так — к мягкому подножию пузыря трупнозеленого цвета, — не то животного, не то растительного происхождения, а то и того и другого сразу.
Измаил продолжал рвать оболочки, тонкие, как бумага. Машинально он отметил, что это сооружение, чем бы оно ни оказалось, должно быть, поддерживали тысячи пузырей всевозможных размеров.
Последний слой порвался под его ногами так неохотно, что Измаил подумал было, что придется продираться сквозь него силой. Падать дальше было страшно, но еще страшнее застрять внутри этого предательски-хлипкого существа.
