Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)
Он кладет косточку нго в карман.
– Беру кило. Нет. Два. Сонг.
Андерсон протягивает крестьянке сумку из конопляного полотна и даже не думает торговаться. Сколько ни попросит – продешевит. Такие чудеса стоят всех денег мира. Редкий ген, благодаря которому растение не поддается мору или лучше перерабатывает азот, заставит прибыли взлететь до небес. Доказательства всюду, куда ни глянь. Рыночный переулок забит тайцами, покупают все подряд – от ю-тексовского риса со взломанным генетическим кодом до домашней птицы, у которой мясо красного цвета. Но все это – уже прошлые успехи генхакеров «Агрогена», «ПурКалории» и «Тотал нутриент холдингз», плоды старой науки, произведенные в недрах лабораторий «Мидвест компакт».
Нго – иной. Нго – не из «Мидвеста». Тайское королевство умеет схитрить там, где остальные спасовали бы. Пока Индия, Бирма, Вьетнам и прочие рушатся как фишки домино, голодают и вымаливают у монополистов-калорийщиков новые научные разработки, оно процветает.
Несколько прохожих останавливаются оценить покупку, и хотя Андерсон полагает, что заплатил немного, находят ее слишком дорогой и шагают дальше.
Крестьянка протягивает нго, и он от радости едва не заходится смехом. Ни одного из этих лохматых плодов не должно существовать в природе, с таким же успехом в сумке могли бы лежать живые трилобиты. Если его догадка о том, откуда взялись эти фрукты, верна, значит, произошло возрождение, а такое потрясает не меньше, чем встреча с тираннозавром посреди Тханон Сукхумвит[3]. Но в таком случае так же вернулись из небытия и томаты, картофель, перец, которыми завален рынок. На изобильных лотках стройными рядами лежат пасленовые со всхожими семенами – такого люди не видели уже несколько поколений. Будто нет ничего невозможного в этом тонущем городе: фрукты и овощи возвращаются с того света, давно вымершие цветы обрамляют проспекты, а за всем этим стоит министерство природы, которое творит чудеса с помощью генетического материала, добытого из безвозвратного прошлого.
С сумкой в руках Андерсон протискивается через рыночный переулок на соседний проспект. Движение бурлит – тханон Рамы IX больше похожа на Меконг во время наводнения: толкутся утренние пешеходы, снуют велосипеды и рикши, вышагивают иссиня-черные буйволы, плетутся огромные мегадонты.
Из тени ветхого офисного небоскреба возникает Лао Гу, который на ходу сбивает тлеющий кончик сигареты. Опять пасленовые. Они повсюду. Нигде в мире их не найти, а тут – куда ни посмотри. Лао Гу прячет остатки табака в карман рваной рубахи и бежит вперед к рикше Андерсона.
Старый китаец – настоящее чучело в лохмотьях, но при этом везунчик. Почти весь его народ погиб, а он жив; собратья – беженцы-малайцы – теснятся в душных башнях времен Экспансии, как куры на птицефабрике перед убоем, а у него есть работа. У жилистого Лао Гу достаточно денег, чтобы баловать себя сигаретами марки «Сингха». По сравнению с другими владельцами желтых билетов беженцев он настоящий король.
Лао Гу, усевшись в седло, терпеливо ждет. Андерсон устраивается позади на пассажирском месте и приказывает:
– В офис. Бай кхап. – Потом переходит на китайский: – Зу ба.
Старик давит на педали всем весом, и экипаж с трудом влезает в общий поток. Вокруг тут же начинают возмущенно трезвонить другие велосипедисты – так, словно началась эпидемия цибискоза. Лао Гу не обращает на них внимания и въезжает в самую гущу.
Андерсон тянет руку еще за одним нго, но тут же себя осаживает – следует приберечь. Слишком уж эти фрукты ценны, не стоит набрасываться на них как жадный ребенок. Тайцы извлекли прошлое из могилы, и, получив тому доказательство, надо получить от него настоящее неспешное удовольствие.
Он нетерпеливо постукивает пальцами по сумке и, желая отвлечься от фруктов, закуривает. Наслаждаясь каждой затяжкой, Андерсон вспоминает тот день, когда с изумлением обнаружил, что Тайское королевство процветает, а пасленовые растут здесь повсюду. Еще на память приходит Йейтс: расстроенный, тот сидит напротив, в воздухе между ними клубится дым – знак воскресшего прошлого.
– Пасленовые.
В сумеречном офисе «Спринглайфа» пламя спички выхватило багровое лицо Йейтса. Он прикурил, глубоко затянулся – кончик сигареты вспыхнул, затрещала рисовая бумага – и выпустил струю дыма в потолок, где вентиляторы с механическим приводом гоняли душный, как в сауне, воздух.
– Баклажаны, томаты, перцы чили, картофель, жасмин, nicotiana, – Йейтс слегка взмахнул сигаретой, поднял бровь, – она же табак, – и снова сделал затяжку, скосив глаза на огонек.
Из полумрака выступали рабочие столы и выключенные компьютеры с ножными динамо. По вечерам, после закрытия завода, могло показаться, что пустые столешницы – вовсе не свидетельство полного упадка; что сидевшие за ними люди разошлись по домам отдохнуть перед новым тяжелым днем. Если бы не слой пыли на стульях и компьютерах, то в сумерках среди падавших на мебель полосок лунного света, который пробивался сквозь деревянные ставни, вполне можно было бы представить, что предприятие благоденствует.
Медленно вращались лопасти механических вентиляторов. Ритмично поскрипывали протянутые под потолком ремни из лаосской резины – твердый ручеек кинетической энергии, текущий от центральных пружин завода.
– Сначала у тайцев в лабораториях удача за удачей, – сказал Йейтс, – а тут еще ты появляешься. Я не суеверен, а то решил бы, что они и тебя наколдовали из воздуха, как те помидоры. Хотя понимаю: всякому организму – свой хищник.
– Ты должен был сообщать об их достижениях. У тебя есть обязанности помимо фабрики.
Йейтс поморщился. По его лицу – настоящему справочнику о вреде тропического климата, – как реки по земле, бежали лопнувшие сосудики; они покрывали щеки и расчерчивали пунктиром мясистый нос. Йейтс моргнул и уставил на Андерсона взгляд своих почти бесцветных глаз – мутный, словно пропитанный навозным смрадом городской воздух.
– Стоило догадаться, что ты закроешь мою нишу.
– Ничего личного.
– Да, ерунда – дело всей жизни. – Такой же трескучий смех бывал у больных на ранней стадии цибискоза. Не знай Андерсон, что все сотрудники «Агрогена» привиты от новых штаммов, немедленно убежал бы.
– Я возводил все это годами, – Йейтс махнул рукой в сторону смотровых окон, выходивших в цех, – а ты говоришь «ничего личного». У меня тут спиральные пружины размером с кулак, и в каждой – миллиарды джоулей. Соотношение вес – емкость – в четыре раза выше, чем у любых других на рынке. Это без пяти минут революция, а ты хочешь взять все и выбросить. – Он наклонился к Андерсону. – Люди не знали настолько компактных источников энергии со времен бензина.
