М Емцев - Море Дирака
Вернулся Туфолка и начал разбивать команду на бригады. Карстнер вместе с пятью другими хефтлинками должен был разгрузить вагон. Второй слева.
- Понятно? - спросил Туфолка.
- Так точно! - ответил Карстнер.
Где-то забухали зенитки. Завыла сирена. В небе скрестились чахлые ходули прожекторов.
- Стой! Назад! - заорал Шерра.
Команда вновь выстроилась в шеренги по четыре.
Шерра велел всем лечь лицом вниз.
- Если хоть одна сволочь шевельнется, перестреляем всех. Стрелять будем без предупреждения, - услышал над собой Карстнер тихий, спокойный голос.
Холодные капли неторопливо долбили затылок. Когда промокла вся спина, Карстнер перестал чувствовать отдельные капли.
Над ним гудели самолеты. Разрывы зенитных снарядов больно отдавались в барабанных перепонках. Тарахтели крупнокалиберные пулеметы. Земля пахла прелой хвоей.
Потом послышался свист. Нарастающий и неотвратимый. Казалось, что он отзывается в спинном мозгу. Карстнер опять различил холодные удары отдельных капель. И вдруг стало светло. Карстнер увидел рыжие травинки, спаренные сосновые иглы, полусгнившую черную шишку. Что-то рвануло. Уши забило нестерпимой болью. Карстнер раскрыл рот. Мокрая трава сделалась малиново-красной. Яркий свет сменился дымной тенью, и вновь полыхнул свет. В ветвях зашелестели осколки. На землю стали падать гравий, щепки, горящая бумага.
- Verfluchte scheisebande! - услышал Карстнер, и сейчас же пророкотал автомат.
- Не стреляйте! Это я так... Меня придавило, - обреченно выдохнул кто-то.
Карстнер опять услышал автоматную очередь, и опять послышался нарастающий свист.
Карстнера мягко приподняло с земли и куда-то швырнуло. Он больно ударился обо что-то головой и покатился неведомо куда сквозь хлещущие по лицу мокрые голые ветви.
Когда он поднял голову, вокруг было сумрачно и тихо. Горло щипал едкий железный запах. Карстнер открыл рот и попытался откашляться. В ушах что-то щелкнуло, точно вылетели пробки из детской двустволки. Дождь все еще тускло шуршал в опавшей листве. До Карстнера долетел тихий стон. Он прислушался. Стонали где-то рядом.
- Кто это? - спросил Карстнер.
- Хефтлинк номер 17905... Я, кажется, ранен... Не могу встать.
- Где вы? Это я, Карстнер. Август Карстнер из восьмого блока. Где вы?
- Карстнер?.. Кажется, я кончаюсь, Карстнер. Ползи ко мне.
Где-то полыхало далекое зарево. В малиновом сумраке Карстнер увидел, что в нескольких метрах от него лежит человек.
- Что с вами? - спросил Карстнер.
- Я ничего не вижу... И нога... Нога сильно болит. Посмотри, что у меня с ногой.
- Я сам почти ничего не вижу.
- Тогда дела не так плохи. А то я решил, что ослеп... Перевяжи мне ногу. Может быть, я смогу встать.
Карстнер нащупал грудь раненого и осторожно повел свою руку к его ногам.
- Больно? - спросил он.
- Другая нога...
Карстнер передвинул руку. Раненый застонал мучительно и глухо. Карстнер скользнул ладонью к колену. Рука его неожиданно упала на землю во что-то скользкое и липкое.
- Ну?.. Что там? - спросил раненый, корчась от боли. - Пощупай ступню... Мне кажется, что у меня раздроблена ступня.
- У тебя нет ступни, - глухо ответил Карстнер и облизал потрескавшиеся губы, - и ноги тоже нет.
- Так... - отозвался раненый.
- Я перевяжу тебя. Сейчас! Я быстро...
- Не надо! Так будет скорее... Ты политический?
- Да.
- Коммунист?
- Нет. Социал-демократ.
- За что?
- Саботаж.
- Срок?
- Бессрочно.
- Так.
Раненый замолчал. Дышал он тяжело и влажно, с присвистом.
- Что ты думаешь делать, Карстнер?
- Не знаю...
- Тебя все равно расстреляют. За попытку к бегству... если найдут, конечно.
- Да.
- Кем ты был раньше?
- Журналистом.
- Опыт подпольной работы имеешь?
- Очень небольшой. Меня скоро взяли.
- Так... Распори подкладку... Вот здесь... Нашел?
- Нашел!
- Спрячь. Здесь кроки и компас... Иди все время на север, пока не выйдешь к автостраде на Гамбург. Тогда воспользуешься кроками... Хутор Маллендорф. Там тебе помогут. Только не забудь передать привет от Янека. Понял?
- Да.
- Вот и хорошо...
- А как же вы?.. Я...
- Со мной все кончено. Я действительно ничего не вижу... Не забудь про Янека. Это пароль. Понял?
- Да...
Карстнер открыл глаза. В тумане высветлился слепящий бледно-латунный диск солнца. Было часов двенадцать, а темнеть начинало в шесть. Пронесся "опель-адмирал". Карстнер успел заметить забрызганные грязью крылья и матовую водяную тень на черном лаке.
Проскрипела телега с копной сена. Проехала машина Красного Креста. Шоссе местами просохло, и сквозь колючую хвою отчетливо виднелись черные трещины на серых проталинах. Эфирным контуром, как на недодержанном негативе, проявилась силосная башня. Карстнер достал компас и взял азимут. Туман таял. День обещал быть хорошим. В подсыхающих лужицах на шоссе отражалось чуть тронутое желтоватым оттенком небо.
Карстнер отполз назад. Осторожно приподнялся и, пригибаясь, пошел обратно в лес. Кисловатый запах прелой дубовой листвы и хвои опять вызвал ощущение голода. Чтобы согреться и не думать о еде, Карстнер стал собирать сухой валежник. Спичек у него не было, да он и не решился бы разжечь костер. На поиски хвороста и рыжих высушенных елок его толкала жажда хоть какой-то деятельности.
Когда набрался целый ворох, Карстнер выстлал ветви сосновым лапником. Получилось высокое пружинящее ложе. Карстнер критически оглядел его и принялся снимать лапник. Найдя в небольшом ельничке сухое место, он тщательно покрыл этим лапником усыпанную ломкими иглами песчаную землю. Потом, отвязав разлохмаченную веревку, придерживавшую оторванную подметку, он скрепил ею верхушки двух отдельно стоящих елочек. Получилось нечто вроде арки. Часа полтора ушло на вязку фашин. Они выглядели лохматыми и очень непрочными. Но Карстнер остался доволен. Соорудив из фашин ограду вокруг арки, он осторожно укрыл свое шаткое сооружение большими ветками, которые потом засыпал мелким хворостом и оставшимся лапником. Только после этого он прополз в заранее оставленный лаз и закрыл его изнутри фашиной.
Лежать было все так же холодно, но Карстнер знал, что теперь он уже не замерзнет. Острые сучки кололи бока, сухие иглы немилосердно щекотали. Но Карстнер не шевелился, боясь нечаянно разрушить свое временное жилье.
Он закрыл глаза и попытался уснуть. Но после большого нервного напряжения или хронического недосыпания никогда не удается уснуть сразу. Временами Карстнер куда-то проваливался, забывался в глубоком, как омут, оцепенении. Но сейчас же нервно вздрагивал, ошалелыми, затравленными глазами всматривался в дырявый сумрак шалаша, не понимая, где он и что с ним. Сознание возвращалось медленно. Он облегченно вздыхал, щупал потаенный карман с компасом и облизывал запекшиеся губы. Хотелось пить. Потом опять он куда-то проваливался. Порой мучительную границу беспамятства и смутной одури разрывали вспышки глухих кошмаров. Карстнер видел себя бредущим по гулким ослизлым коллекторам городской канализации. Бежали шумные черные воды, дробился в лоснящихся стенках огромных каменных труб случайный подземный свет.