Джулия Джонс - Ученик пекаря (Книга Слов - 1)
Несколько минут он отстраненно взирал на королеву. Сон ей к лицу. Он разглаживает ее чело и смягчает надменно стиснутый рот. Насмотревшись, Баралис подсунул под королеву руки, перевернул ее на живот и принялся расшнуровывать платье. На это требовалось время - руки его утратили гибкость, а шнуровка была хитрая.
Наконец он справился и опять перевернул спящую на спину. Он раскрыл лиф платья спереди, обнажив бледные полукружия грудей. В последние годы он почти не позволял себе плотских удовольствий, и это зрелище невольно возбудило его. Поэты и менестрели не уставали воспевать красоту королевы, но Баралис всегда оставался к ней равнодушен - до этого мгновения. Вся ирония в том, что королева должна была лишиться чувств, чтобы стать для него желанной. Хмыкнув, Баралис задрал ей юбки, развязал и снял панталоны, раздвинув ноги.
Ляжки у нее были мягкие и гладкие, чуть холодноватые, возможно, но этого следовало ожидать - проявляется побочное действие снотворного. Баралису не было неприятным ощущение холодности кожи. Он с облегчением отметил, что достаточно возбужден. Он опасался, что этого может не произойти: все-таки королева не в его вкусе. В тех редких случаях, когда ему приходила охота, он предпочитал совсем юных. Пусть у нее мягкие ляжки, ее невинность осталась в далеком прошлом, и обилие голубых жилок под кожей изобличает ее возраст. И все же она хороша - ноги у нее длинные и стройные, а округлые бедра способны соблазнить любого мужчину. Тело у нее в отличие от большинства ее ровесниц не подпорчено деторождением. Груди остались полными, а живот плоским, точно камень алтаря. Баралис спустил с себя штаны и приступил к делу.
Он был уверен, что королева сейчас способна к зачатию: он достаточно долго шпионил за ней, чтобы знать, когда у нее бывают месячные. Некоторые мужчины, как слышал Баралис, способны чувствовать, в какой фазе находится женщина, по одному лишь ее присутствию: они ощущают ее приливы и отливы как нечто осязаемое. Но столь высокое искусство Баралису было недоступно, и приходилось полагаться на более прозаические методы.
Молодые парни обычно стремились узнать, когда лучше иметь дело с девчонкой, чтобы она не забеременела: он один интересовался у знахарки в своей деревне, какое время следует считать наилучшим для зачатия. Знахарка, хотя и чуяла недоброе - это читалось на ее старом, изборожденном заботами лице, - все же дала ему нужные объяснения: не в ее привычках было расспрашивать зачем да почему.
Баралис отсчитал четырнадцать дней с начала месячных королевы, чтобы осуществить задуманное. Но это пустяки - он долгие годы ждал своего часа. Он многое свершил в прошлом, ради этой ночи - и от нее зависит то, что он свершит в будущем. Он изучал пророчества, звезды, философские труды: этой ночью исполняется срок. Эта ночь положит начало многим переменам и предрешит его собственную судьбу. В эту ночь звезды сияют для него.
Он сосредоточил все внимание на том, чем занимался. Поначалу он волновался, но королева лежала спокойно, и его движения обрели силу. Он узнал учащенный бег желания и удивился тому, что и в этот раз все происходит как обычно. Его обуяло неистовство, и мощь его напора достигла вершины. Он не ожидал наслаждения и был удивлен, испытав его. Настал миг наивысшего блаженства - и семя Баралиса хлынуло в королеву.
Когда он освободился, из ее лона показалась струйка крови и медленно стекла по внутренней стороне бедра. Возможно, он был немного груб - ну и пусть. Во второй раз за этот вечер Баралис поднес окровавленные пальцы к своим губам. Кровь королевы, как он и ожидал, на вкус была иной: слаще, изысканнее. Он торопливо стер кровь с ее бедра, сдвинул ей ноги и опустил юбки.
Прежде чем вернуть на место лиф, он провел рукой по округлости левой груди - столь белой и совершенной. И, поддавшись порыву, свирепо сжал ее, стиснув нежную плоть между пальцами. Потом старательно выровнял тело на постели и даже подложил под голову мягкую подушку.
Теперь пришла пора уйти и выждать время. Позже он вернется и закончит свое дело. Дверь он оставил запертой: он не хотел, чтобы кто-то нарушал покой королевы в его отсутствие.
Бевлин смотрел в высокое ясное небо, обводя взором мириады звезд: он знал, что этой ночью в мире творится что-то неладное. Какой-то груз давил на его старые кости и вызывал брожение в старых кишках. Кишки всегда дают ему знать, когда в мире неладно, - это так же верно, как то, что весной расцветают цветы, хотя и не столь прекрасно.
Он смотрел в небо битый час и уже начал приписывать свое кишечное расстройство жирной утке, которую съел недавно, когда это случилось. Одна из звезд на северном небосклоне вдруг ярко вспыхнула - и кишки Бевлина заурчали еще пуще, когда эта вспышка озарила небо. И лишь когда звезда устремилась вниз, Бевлин понял, что это только часть звезды, метеор, несущийся к земле со скоростью света. Вот метеор врезался в атмосферу, но не сгорел, а разделился надвое, вызвав облако искр и пламени. Когда свет немного померк, Бевлин увидел не один, а два огня: они мчались по небу, оставляя за собой звездную пыль. Один из них горел белым пламенем, другой красным, как кровь.
Одинокая слеза скатилась по щеке Бевлина: поистине он слишком стар для того, что ему предстоит.
За все те годы, что он провел изучая звезды и сидя над книгами, он не встретил ни единого намека, ни одного пророчества касательно того, чему только что стал свидетелем. Даже теперь, когда оба метеора неслись к дальнему горизонту, чтобы угаснуть навеки, он едва верил собственным глазам. Он вернулся в дом, уверенный в том, что больше ничего не увидит.
В каком-то смысле ему полегчало. Он так долго ждал небесного знамения, что теперь, когда оно свершилось, тугая пружина внутри ослабла. Бевлин не знал, что это означает и что теперь следует предпринять. Он знал одно: кишки ему не соврали, и жареная утка тут ни при чем - оно и к лучшему, ибо ничто не вызывает у человека такого голода, как небесное знамение. Бевлин весело засмеялся, направляясь на кухню, но, когда он туда добрался, его смех стал несколько истерическим.
Кухня служила Бевлину также и кабинетом: огромный дубовый стол был завален книгами, свитками и манускриптами. Отрезав себе щедрую порцию утки и обильно смазав ее застывшим жиром, Бевлин устроился среди подушек на старой каменной скамье и облегчил свои кишки, с шумом выпустив из них воздух. Настало время браться за работу.
Баралис вернулся к себе, и его встретил приятный запах поджаренного мяса. Он не сразу сообразил, откуда этот запах идет. На углях в очаге лежал обгорелый сверток, который Баралис недавно бросил туда.
- Слишком поджаристо на мой вкус, - сказал он, посмеиваясь и наслаждаясь звуком собственного голоса. - Клянусь Борком, и голоден же я! Кроп! - вскричал он, просунув голову в дверь. - Кроп, недоумок ленивый, принеси мне поесть и выпить!
