Александр Лаптев - И тогда я сказал - согласен !
Инспектор, бледнея, сделал неуверенный шаг и покачнулся, я вовремя подставил руки, и он без чувств упал в мои дружеские объятия.
Это было в семь часов утра, а в половине восьмого я сидел в камере предварительного заключение местного отделения полиции. Мне не дали даже переодеться, и я так и был доставлен в отделение -- в халате и в тапочках. Думаю, излишне говорить, что под халатом у меня ничего не было кроме могучей волосатой груди. Впрочем, это мало кого волновало -- ввиду необычайной жестокости совершенного мной преступления. То, что я преступник, не вызывало сомнений ни у кого. Обезображенные трупы на кухне, переломанные табуретки и шкафы, окровавленный нож полуметровой длины, и, наконец, пятна крови на моем халате и даже на руках, которые я спросонья не заметил -- говорили сами за себя. Очень скоро выяснилось также, что на рукоятке кухонного ножа, которым убийца освежевал (иначе не скажешь) свои жертвы, имелись отпечатки всех десяти моих пальцев. Ввиду таких неоспоримых улик, вина моя считалась практически доказанной. Подобных зверств в нашем провинциальном городке не видывали давно!
Сначала мне было даже интересно происходящее -- в своем роде, конечно. Местные сотрудники бегали по очереди смотреть на меня, словно на диковинного зверя. Оно и стоило того -- сидел я в натуральной клетке, составленной их таких прочных прутьев, которые на смог бы разогнуть даже Геракл, который вряд ли имел когда-нибудь дело со сплавами из победита. Внутри клетки находилась единственная скамейка, на которой я сначала сидел, а потом лег и уснул, вероятно, удивив всех присутствующих. Надо полагать, они были возмущены моим цинизмом -- изуродовать самым невероятным образом двух человек, а потом лечь и уснуть сном праведника! -- для этого надо иметь изуверскую психику, или вообще не иметь никакой психики, то есть быть зверем, или чудовищем -- чем меня сразу и признали.
Ближе к полудню меня разбудили. Я открыл глаза и сначала не мог ничего понять, но потом рассмотрел железные прутья, увидел раскормленных охранников в синей униформе и с блестящими наручниками на поясе, заметил домашний халат на себе и собственные голые ноги, -- и вспомнил все.
Передо мной стоял дюжий парень и, поигрывая никелированными наручниками, смотрел на меня глазами поросенка.
-- Иди за мной! -- проговорил он, еле шевеля губами, и мотнул небрежно головой.
Я поднялся со скамейки, и оказался на полголовы выше его. Он, очевидно, не ожидал подобного, и на всякий случай отодвинулся на шаг.
-- Без глупостей мне, понял? -- произнес он, стараясь казаться страшным.
-- Ладно уж, веди, -- ответил я, скривившись, и добавил: -- можешь не бояться, не убегу.
Из-за прутьев решетки наблюдали меня несколько человек. Едва я проговорил свое обещание, как они отпрянули от прутьев, и один открыл торопливо дверь.
Я был уже знаком с замашками сотрудников службы дознания и двинулся первым, вышел из клетки и остановился, держа руки за спиной, детина вышел вслед за мной. Вокруг меня сразу образовался почетный эскорт -- обязательный атрибут особо опасных преступников, -- и мы отправились в путешествие по коридорам этого интересного и в некотором смысле забавного учреждения.
Меня завели в камеру, два метра на три, с единственным крохотным окном напротив входа и высоко над полом, с грязной лампочкой, свисающей на изломанном проводе с потолка, с железным столом, привинченным намертво к полу, с двумя стульями по обеим сторонам стола и с глухими каменными стенами, по которым сбегали время от времени большие прозрачные капли, -- картина не для слабонервных, но тем не менее -- не новая для меня. На одном стуле сидел следователь -- невысокий мужичок лет пятидесяти, довольно невзрачный на вид, -- другой стул предназначался мне.
Пока я проходил и садился, следователь разглядывал меня, не желая скрывать своего любопытства, и я как-то вдруг заметил, что он меня не боится. Учитывая его комплекцию, а также то, что мы остались в камере наедине, это вызывало уважение, как вызывает уважение любое проявление смелости человеком, или даже не человеком, а собакой, кошкой, верблюдом или муравьем. Я лично очень уважаю муравьев -- такой как у них отваги я не видал ни у кого -- очень замечательные животные -- муравьи!..
-- Имя, отчество и фамилия! -- прервал мои размышления следователь. Перед ним лежал чистый лист бумаги, в руке он держал шариковую ручку.
Я присмотрелся к нему, и он мне понравился -- такой интеллигентный тип следователя (такие попадают иногда в органы охраны правопорядка), голос у него был тихий, или вкрадчивый, а взгляд внимательный, изучающий, но при этом вовсе не враждебный и не унижающий человеческое достоинство преступника, -- а скорее удивленный его нехорошим поведением. В общем, понравился мне этот человек.
-- Зовут меня Александр Тимофеевич, фамилия Горбатов! -- произнес я с достоинством, -- а вас как зовут?
Следователь удивленно взглянул на меня, но ответил не сразу, а чуть подумав и едва заметно усмехнувшись.
-- А меня -- Василий Иванович. Фамилия -- Щурский!
Я, не сдержавшись, хмыкнул. Надо ж такое сближение -- фамилия удивительно шла к нему -- небольшие глазки его постоянно щурились, отчего лицо приобретало донельзя хитрый вид -- до такой степени, что он походил на ребенка, задумавшего какую-нибудь пакость и не умеющего скрыть своих намерений.
-- Очень приятно, Василий Иванович, рад с вами познакомиться! - сообщил я, и в подтверждение своих слов улыбнулся. -- Значит, это вы будете вести мое дело? Эх, не завидую я вам!
-- Да, я буду заниматься расследованием данного происшествия, - ответил он, немного удивленный. -- А почему вы мне не завидуете?
-- Да все потому же, -- сказал я и покачал с огорчением головой. - Дело мое -- оно из разряда не раскрываемых. Преступление вроде бы и налицо, и преступник как будто есть, однако...
-- Что? -- следователь подался вперед, явно заинтригованный. Вряд ли он ожидал подобного разговора и подобного тона от подозреваемого.
-- А то, -- ответил я, откинувшись на спинку, -- что никакого преступления на самом деле не было, и нет, следовательно, преступника. Скажу проще: расследовать вам нечего, и все ваши труды окажутся напрасными.
-- Интересно! Интересно! -- проговорил он. -- Очень интересно. - Положил ручку на стол и тоже сел свободно, как бы принимая не совсем официальный тон и поддерживая свободную форму общения. Было очевидно, что я ему чем-то понравился, или по крайней мере, я ему интересен, хотя бы как нерядовой феномен. -- Очень интересно! -- снова проговорил он. -- И почему же вы считаете, что не было никакого преступления?
Хотя и понятно было, что следователь мне не верит всерьез, и вряд ли поверит, но уже было хорошо, что он не отметает сходу ничего, а внимательно готов выслушать любую, самую бредовую идею. Тут мне просто повезло -- другой на его месте меня и слушать бы не стал.
