Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов)
Познакомились они сразу. Поселок Ташлык — небольшой. Не просто разместить в нем участников экспедиции, — пусть даже начальную группу, в задачу которой входит отыскать место для городка, поставить палатки. В сельсовете рекомендовали проводника — Балахчи Тобоева. Послали к нему домой посыльного. «Я с вами!!» — увязался за ним Владимир. Тобоева дома не оказалось. На стук вышла Тамала. Пока посыльный говорил с ней по-хакасски, Владимир разглядывал девушку. Внезапно она перешла на русский, видимо, сочувствуя Владимиру, который не понимал в разговоре ни слова:
— Отец согласится, — сказала она. — Хотя он и не совсем здоров.
— Может, не согласится? — спросил посыльный.
— Если возьмете меня с собой. Я делаю ему лекарства.
— Насчет тебя ничего не знаю, — сказал посыльный. — Сказано — позвать Балахчи.
— Вы меня возьмете с отцом? — обратилась Тамала к Владимиру.
— Я бы взял, — ответил Владимир довольно смело — девушка ему понравилась. — Но я сам в экспедиции на птичьих правах.
— Как это? — спросила Тамала.
— Я скульптор, — сказал Владимир. — К астрономии отношения не имею.
— Я тоже к делам отца отношения не имею, — ответила Тамала. — Но если меня возьмут, нас будет двое…
— Бездельников, — подсказал Владимир.
Девушка засмеялась, и Владимир понял, что угадал ее мысль.
Тамалу взяли с отцом, и так получилось, что она и Владимир постоянно бывали вместе.
Вспоминая о встрече, Владимир работает. Сколки из-под резца падают на пол, хрустят под ногами. Владимир обходит камень кругом — обрисовать плечи статуи.
— Хорошо! — Меняет резцы, молотки с более тяжелых на легкие.
Работа идет, Владимир в порыве, и пока делает плечи статуи, торс, ничего, кроме удовлетворения от работы, не чувствует. Напротив, предвкушает удовольствие от того, что Тамала будет все яснее выделяться из камня и как настоящая Тамала, живая, будет узнавать себя, удивляться, может быть, восхищаться. Владимир идет на хитрость. Пока он не будет делать лицо — до последнего приезда Тамалы: каждую неделю она обещала приезжать домой. А когда статуя будет закончена, Владимир с гордостью скажет девушке: «Это ты».
Тамала порозовеет — очень хорош у нее румянец, — всплеснет руками: «Не ожидала…» А Владимир, в свою очередь, скажет: «Дарю».
Может, все будет не так, но Владимир в порыве великодушия хочет, чтобы все было так, и за работой ему легко мечтается.
В Тамалу, признаться, Владимир влюблен. Не только в ее румянец, юность. От Тамалы исходит теплое обаяние, солнечное — Владимир рад подходящему слову. Тамала может поспорить, фыркнуть, если что не понравится. Может так просто взять за руку: «Побежали быстрей!» И они бегут по степи. Может посмеяться и погрустить о старом профессоре. Придумала красивую сказку — камень живой. Поверила в свою сказку. А Владимир верит в живую Тамалу. И статую сделает как живую. «Тамала! — говорит он, — Тамала!» — видит в камне лицо и фигуру девушки. Считает дни, когда она приедет из городка.
Тамала приехала на шестой день, когда у Владимира появились трудности. Споткнулся на коленной чашечке. Резец пошел не туда, куда вел его Владимир. Это случалось. В редком камне нет разнородностей, перепадов твердости — все это в порядке вещей. Стоит поменять угол наклона резца, сменить темп ударов, и дело выравнивалось. Так Владимир поступил и сейчас: поставил резец круче к поверхности, перешел на мелкий частый удар. Но резец упрямо повело в сторону.
Владимир бросил работу. Посидел, подумал, в чем дело. Может, он переутомился? Может, заболела рука? Ни переутомления, ни боли в руке не чувствовалось. Обошел статую. Опять взял инструмент в руки.
И опять у него не вышло. Ладно, подумал он, сделаю небольшой допуск — можно же сделать допуск!.. Но коленная чашечка получалась совсем не такая, какой он ее задумал!
Владимир был сбит с толку. В этом состоянии застала его Тамала.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала она. — Отложи инструмент и ничего сегодня не делай.
Владимир отложил инструмент. С Тамалой они пошли на Сану — речку, на которой стоит Ташлык. Сидели на берегу, разговаривали. Вечер встретили на Камнях — так назывались глыбы песчаника, останцы размытой водами кручи. Тут у них произошел разговор — обстановка, видимо, подсказала тему.
— Мне всегда тревожно среди камней, — начала разговор Тамала.
— Вздор, — ответил Владимир.
— Вовсе не вздор! Почему племена поклоняются камням? Например, изваяниям на острове Пасхи?
— Изваяния сделали люди. Я тоже преклонился бы перед Зевсом работы Фидия.
— Я не о том, — возразила Тамала. — Ты ничего не чувствуешь возле своей статуи?
— Надо ее сделать. Но мне до Фидия далеко.
— Опять не то!.. — Тамала дернула головой.
— Объясни, — попросил Владимир.
— Этот камень не давал покоя профессору Гридневу. Он его слушал. Приникал ухом и слушал.
Владимир молчал.
— А мне возле камня, — продолжала Тамала, — страшно.
— Тамала…
— Ничего ты не знаешь! Почему Гриднев искал захоронение Баир-хана?
— Почему? — спросил Владимир.
— Потому что есть легенда. А в каждой легендекрупица истины. Хочешь, расскажу о Баир-хане и его дочери?
— Рассказывай, — согласился Владимир.
— Только ты не смейся, не возражай! Легендам я верю! — строго посмотрела Тамала в лицо Владимиру и только после этих предварительных слов начала рассказывать.
В очень давние времена кочевало в степи племя аюров. Это было мирное племя, не очень большое, небогатое, и жило оно степью и от степи. Мужчины были аратами, лучниками при вождях племени, женщины вели домашний очаг, стригли овец и делали одежду из овечьей шерсти и кожи. Племя не воевало, не посылало мужчин в походы и. потому разрослось и счало народом. А когда стало народом, появились у него ханы и появились законы. И был среди них очень жестокий закон: когда умирал хан, на его похоронах убивали сто кобылиц, всех его жен и младшую незамужнюю дочь, чтобы она верно, служила ему в другой жизни.
Ханы менялись, и законы менялись, а этот кровавый закон продолжал жить. Существовал он и при Баир-хане, незаметном и ничем не славном правителе. И только после смерти хана произошло событие, которое оставило имя Баира в народной памяти и дошло до нашего времени.
Случилось невиданное — поэтому и запомнилось. Растил на старости хан единственную любимую дочь, и была она такой красоты, что солнце разгоняло тучи, чтобы поглядеть на нее, а цветы поворачивались ей вслед, когда она шла по степи. Что уж говорить о людях, о степных молодцах — наездниках, — каждый хотел бы взять ее в жены.
