Александр Щёголев - Хозяин
— Почему нет?
— Вот и хорошо…
Господин Вяземский улыбнулся. Глотнул вина, собираясь с мыслями, поплотнее закутался в накидку — и повел неспешный рассказ…
…С чего бы начать эту историю? С того казуса, который сломал нашему герою жизнь? Или с предыстории, ставшей, собственно, причиной сих печальных событий?
Предыстория, казус, печальные события… Любят же иные рассказчики изображать из себя эстетов, усложняя простые вещи! Когда с человеком случается то, что здоровый мозг и вообразить не способен, когда худшее из худшего, что прячется в подсознании, вдруг вырывается в реальность, когда не хватает рассудка, чтобы просто матюгнуться, — обязательно найдется знаток-очевидец, этакий байколюб, который из чужого горя вылепит занятную вещицу.
И это — поистине худшее из худшего…
Да, в нашем рассказе мало веселого. Это рассказ на букву «Х»… а уж что сие означает, понимайте, как умеете.
Начнем, пожалуй, с того, что некий сравнительно молодой человек, проводивший отпуск в Пятигорске, проснулся однажды не в своей постели. Вернее будет сказать — очнулся. Лежал он на диване в холле второго этажа, а растолкала его уборщица, пришедшая рано утром на работу. И слава Богу, что растолкала. Было полседьмого, санаторий постепенно оживал. Ранние пташки из числа отдыхающих продирали глаза и шли на улицу — кто «на водопой», кто просто погулять перед завтраком. Наверняка мимо дивана уже не раз и не два прошли люди, запнувшись при виде скрюченного, сопящего во сне тела. И если никто до сих пор не поднял тревогу — значит, признавали в спящем своего, значит, узнавали его.
Осознание этого очевидного факта мигом протрезвило жертву нелепых обстоятельств.
Туфли он нашел не сразу: одна валялась на ковре посреди холла, вторую какой-то шутник положил на телевизор. Уборщица бурчала что-то насчет стыда и совести — однако, не до нее было. Вовсе не стыд и не совесть беспокоили проснувшегося человека, а вечные русские вопросы: кто виноват и что делать.
Огласка. Насмешки. Позор…
Водички бы, вяло подумал он. И заодно пописать. К себе в номер нельзя, там Магомет со своей абазинкой… террористы недобитые. Пойти в комнату к Саше, что ли, как договаривались с вечера? Разбудить мерзавца…
— Ты бы хоть форточку прикрыл, вояка, — нарочито громко сказал уборщица, показывая куда надо пальцем. Махнула в сердцах рукой и пошла прочь.
Обмирая от ужаса, человек проверил ширинку. И правда — расстегнуто. Настежь. Как у чмо какого-нибудь… Попытался исправить положение и не смог: застежка-«молния», мало сказать, была сломана — выдрана она была, с мясом и нитками. Ползунок съехал на тесьму. Ремонту не подлежит.
Стихийное бедствие…
До туалета человек добрел на автопилоте. В пустой и огромной его голове звякали осколки мыслей: «…ну, бред… шутники хреновы!.. зачем было пить?.. чтобы меня, офицера, в таком виде… этакое непотребство!.. хорошо хоть не голый…»
Он приспустил штаны, затем трусы, и навис на писсуаром, предвкушая. Торопливо зашарил, зашарил рукой, желая поточнее направить струю… и не нашел того, что искал. Он ничего не понял. Посмотрел вниз. Опять ничего не понял.
Потом не поверил.
Запрыгал к зеркалу, чтобы увидеть в отраженном мире ту же картину, только с фасада.
— Да бред же, — произнес он с надеждой. — Сплю. Пьяный дурак. Зачем пил?
Кусок его тела странным образом отсутствовал. Очень важный кусок. Очень. Ну просто не было там ничего — там, где непременно должно было быть.
— Что за чертовщина? — прошептал человек.
Он раскорячился и, не доверяя глазам, провел рукою меж ног своих. Пустой гладкий пах — как у куклы. Даже волос не было. Он бросился искать в спущенных трусах… (явная глупость: не могло же ЭТО отклеиться и заваляться в одежде?). Он повернулся к зеркалу задницей, пару секунд разглядывал себя с этого интересного ракурса…
А потом завизжал. Тоненько и пронзительно, как девчонка.
…Самое время познакомиться с нашим героем поближе.
Человек был служивый, казенный. Жил и работал в Клопино, что под Санкт-Петербургом, спаси и сохрани, Господи, бывшую столицу. Клопино, между прочим, крупный город, несмотря на несерьезное название. Целых два градообразующих предприятия, одно из которых — «Виктория, Schmid Ziegel», завод по изготовлению стройматериалов, купленный немцами. Так вот, служил наш герой в Клопинском Управлении вневедомственной охраны или иначе — УВО. Должность имел не маленькую и не большую — начальник команды «А» в сторожевой службе. Какой-никакой, но командир. Аттестованный сотрудник — со всеми вытекающими отсюда правами. Под ним ходило более полусотни сторожей-контролеров, хоть и был он сравнительно молод. И охраняла команда «А» ни что иное, как вышеозначенный завод «Виктория, Schmid Ziegel».
Имел он, разумеется, и чин — прапорщик. Не майор, конечно; с другой стороны, и не сержант. Устойчивая, крепкая жердочка.
В общем, занимал наш герой свое место в той благородной чиновной прослойке, что отделяла истинное начальство от вольнонаемного сброда.
А подчиненных его, и вправду, кроме как сбродом не назовешь. По ночам на постах спали — в креслах, на столах, на стульях. Выпивали во время дежурства. А если шла проверка (громыхающая милицейская «буханка» с инспектором внутри) — мгновенно перезванивались, твари, предупреждая друг друга. Ночную «отзвонку», с благословения штаба, фальсифицировали всю — от первой до последней записи в журнале! Система тотальной имитации службы, коллективная безответственность… все это — армейские штучки, черт бы их побрал, перенесенные на благодатную почву. Но хуже всего было другое. В любой момент нашему маленькому начальнику мог позвонить кто-нибудь из контролеров и сказать, дескать, завтра не выйду — заболел, отравился, умерла любимая теща. Приходилось срочно искать замену, уговаривать кого-то или упрашивать. Такие звонки с отказом случались даже ночью (домашний телефон командира знали все). Иногда звонили утром, в день дежурства. Как, скажите на милость, найти замену за час до развода?! Иногда вообще не звонили… Ну, твари, твари.
Едва ли не каждую ночь товарища прапорщика мучил один и тот же кошмар — будто бы половина караула не вышла, на посты ставить некого, дежурство сорвано… вот такой экстрим. Не жердочка, а вечный стресс.
И последнее. Звали нашего героя… как же его звали? Ну, предположим, К. Да, пусть будет К. Простая русская фамилия.
Э-э, что за секреты между своими?! Ковалев его звали. Прапор Ковалев. Он, по чести сказать, не любил приставку «прапор», полагая, что несолидно это звучит, и сам себя предпочитал называть «офицером». Неважно, правда это или нет, важно звучание. Так и представлялся девушкам и дамам: офицер Ковалев-с! Извольте любить и жаловать!..
