Сьюзи Чарнес - Слушая Брамса
Уолтер Дрейк принесла мне пленки с музыкой, записанной с наших земных передач. Они собирали наши сигналы, все, до каких могли дотянуться. Они восстанавливали передачи в их первозданном виде, собрали огромную фонотеку и создали особое хранилище, где ее изучают и следуют. Кондриане просто преклоняются перед нашей классической музыкой.
Только что слушал фуги Баха. Моя мать играла на фортепиано. Иногда, случалось, исполняла Баха.
Запись 5. Сибелиус, симфония № 2 ре-минор, соч. 43; Чайковский, вариации на тему рококо, соч. 33; Рахманинов, симфонические танцы, соч. 45; Моцарт, квинтет для кларнетов ля-бемоль-мажор, К581; Сибелиус, симфония № 2 ре-минор, соч. 43; и опять — Сибелиус, симфония 2 ре-минор, соч. 43…
Запись 6. Чендлер жив, Росс жива, Бимиш жива, Чу жива, Моррис жив, Майерс жив, я жив. Но стоит ли нас пересчитывать? Что из того? сччитай — не считай, все бессмысленно. Зачем все это?
Запись 7. Майерс проглотил шахматную фигуру. Ящерицы сумели прооперировать его и спасти ему жизнь.
Запись 8. Проснулся после очередного кошмара и задумался: а что если мы все погибли в нашей околоземной скорлупке и моя «жизнь наяву» кондрианском корабле не более чем посмертная галлюцинация? Что если я умер и все мы на самом деле умерли в тот самый момент, когда погибла Земля? Для нас это не составило бы никакой разницы. Земляне погибли. Быть может, кое-кто переселился неведомо куда. А мы здесь. Нам выпала иная судьба.
Ящерицы поддерживают с родной планетой каждодневный контакт. Чу в восхищении от их средств связи, совершенно диковинных, по ее мнению. То ли они перескакивают через время, то ли сворачивают пространство — не знаю и знать не хочу, я всего лишь специалист по питанию. По-видимому, на Кондре они все перешли от заимствования имен к составлению их на свой вкус. Капитан Полночь тоже решил сменить имя. Отныне он именуется Вернон Зенон Эллерман.note 2
Симфонии Брукнера и Малера. Слушаю их снова и снова, убиваю тем самым пропасть времени. Уолтер Дрейк обещает достать мне еще и другую музыку, хоть я ни о чем ее не просил.
Запись 9. Бимиш явилась ко мне. Вид у нее был решительный.
– Слушай, Флинн, — изрекла она, — мы не сдадимся.
– Что значит — не сдадимся?
– Не будь тупицей, — продолжала она сквозь зубы. — Конец человечеству не наступит до тех пор, пока жива хоть горсточка людей…
Я жив, хоть и неизвестно зачем.
Усмехнувшись, она потрепала меня по коленке.
– Да не мучь ты себя, Флинн. И я даже не думала намекать на что тебе надо бы возобновить отношения с Лили Чу. — Это было давным-давно, в дни предполетных тренировок. Я не вспоминал об этом пока Бимиш не напомнила — кто ее просил? А она не могла угомониться: — Никому из нас, к счастью, сейчас не до романов. Да и наврядли наши женщины согласятся на роль племенных кобыл!
– Ну уж, — только и произнес я.
Надо же загнуть такое! А она еще и дополнила свою речь сообщением, что у кондриан есть технология, позволяющая вырастить детей в пробирках. Все, что от нас потребуется, — поставить им сырье.
Я ответил согласием. У меня ужасно разболелась голова. В последнее время меня часто мучают головные боли.
После ее ухода я попробовал завести музыку. Уолтер Дрейк дала мне оперу «Борис Годунов», только я не могу ее слушать. Не могу слушать голосовые партии вообще. Не знаю, как сообщить об этом Уолтер Дрейк, да и не хочу сообщать. В любом случае, это ее не касается.
Запись 10. Чу спит с Моррисом. Недорого же стоит теория Бимиш, что нам не до романов. Майерс все еще не поднялся и не может игр в шахматы, и Моррису, вероятно, было просто нечем заняться.
– Прости меня, Майкл, — объявила мне Чу. Я действительно чувствовал где-то глубоко в душе слабенькое, отдаленное шевеление сродни гневу, но оно прошло, и я отозвался:
– Ладно, чего уж там…
Чендлер проводит все свое время в корабельном узле связи с ящерицей носящей французское имя, которое ускользает у меня из памяти. Теперь Чендлер уверяет нас, что узнал о жизни кондриан много интересного. Когда он заводит подобные речи, я выключаю слух. Я ни разу и не заходил в узел связи, чтобы не вызвать нового приступа головной боли. А голова у меня болит от всего, кроме музыки.
Запись 11. Я был убежден, что мы очутимся в каком-то суррогатном мире, в мешанине поддельных кусков и фрагментов земной цивилизации, и в течение двух К-дней — двух кондрианских дней после посадки отказывался выйти наружу.
Все проявляли отзывчивость и терпение. Уолтер Дрейк оставалась со мной на борту и повторяла без устали:
Мы оборудовали для вас прекрасный отель, где вы будете жить все вместе. Считайте себя нашими гостями…
В конце концов, когда она подарила мне музыкальные записи, я смирился и отправился вслед за всеми. Квинтет Моцарта я не взял, так Уолтер Дрейк нашла его и принесла вдогонку. Все равно слушать его я не буду. Звук кларнета — это чье-то живое дыхание, и музыкант давно мертв, как все остальные. Звук этот для меня непереносим.
Отель расположили на окраине города, слегка похожего на Лос-Анджелес. Признаться, я ожидал, что сходство окажется еще сильнее. Пока о мы приметили холмистые кварталы у моря, напоминающие Сан-Франциско, и попросили переселить нас туда. Нам нашли что-то вроде илого дома, деревянного, крашеного, с подвалом. Моррис и Чу заняли весь верхний этаж, хотя думаю, что спать вместе они прекратили.
Росс получила квартиру рядом со мной. У нее хватает своих проблем. Едва она ступила на Кондру, ее вырвало. С тех пор это повторяется почти каждый день — она не в состоянии побороть тошноту.
Нас завалили приглашениями, но ящерицы ни на чем не настаивают. Они ведут себя чертовски заботливо и уважительно. Я никуда не хожу, сижу у себя в комнате и слушаю музыку. Гендель помогает засыпать.
Запись 12. Прошло четыре с половиной К-года. Я прекращал было вести эти записи, потому что Чендлер показал мне свои. Оказалось, что он беспрерывно фиксировал все происходящее. Затем Бимиш познакомила всех со своим дневником, и доктор Брижит Нильсон, ответственная за наше психическое здоровье, рекомендовала остальным также включиться в программу, как она выразилась, «исторических свидетельств».
Перспектива показать кому бы то ни было свои личные записи беспокоит и раздражает меня. Я не писатель и не художник, каким оказался Майерс. (Его картины пользуются здесь огромным спросом, и он завел целую стаю учеников-кондриан). Если Чендлер и Бимиш фиксируют события на бумаге, зачем мне, спрашивается, тратить время на то же самое.
