Рэй Брэдбери - Город Памятный, штат Огайо
— Ох, — простонала она.
Потому что в дальнем конце улицы под лучами яркого солнца неожиданно показалась кучка людей, поднимающих пыль, как от вентилятора.
— Вон они! Что мы такого сделали, почему за нами гонятся? Мы что, грабители, Том, или воры, или душегубы?
— Нет, но они все равно следили за нами и преследовали до Огайо.
— Ты ведь, кажется, сказал, что это Калифорния?
Он закинул голову назад и уставился в раскаленное небо, сказав:
— Я теперь и сам не знаю. Может быть, они город передвинули?
Незнакомцы, находящиеся поблизости, в своем пыльном мирке, в это время сделали остановку. Из-под деревьев слышались их лающие голоса.
— Надо бежать, Том! Давай-ка двигаться. — Она дернула его за локоть, пытаясь поставить на ноги.
— Погоди. Что-то здесь не сходится. Город… — Он заскользил на качелях, вытаращив глаза и приоткрыв рот. — Дом этот. Крыльцо какое-то подозрительное. Было ведь три ступеньки. А теперь четыре.
— Ничего подобного!
— У меня ноги сразу неладное почуяли. И эти стекла в дверном окошке — синие и красные. А были оранжевые и белые.
Он сделал усталый жест рукой.
— И мостовые, и деревья, и дома. Весь этот чертов город. Не могу его понять.
Вглядевшись повнимательнее, она начала понимать, в чем дело. Кто-то огромной ручищей сгреб весь знакомый город ее детства — церкви, гаражи, окна, крылечки, чердаки, кусты, лужайки, фонарные столбы — и высыпал в плавильную печь, где был такой жар, что все растеклось и покоробилось. Дома либо раздались вширь, став огромными, либо сжались, уменьшившись в размерах, тротуары перекосились, шпили вытянулись. Тот, кто склеивал город после этого происшествия, видно, потерял чертежи. Красивый получился городок, да не тот.
— Да, — прошептала она. — Верно говоришь. Я раньше каждую выбоину знала — на роликах весь город вдоль и поперек объездила. А теперь что-то не признаю.
Незнакомцы добежали до их дома и свернули в узкий переулок.
— Окружают, — сказала она. — Сейчас нас застукают.
— Не знаю, — сказал он. — Может, да, может, нет.
Они сидели неподвижно, прислушиваясь к жаркой зеленой тишине.
— Я знаю, чего мне хочется, — сказала она. — Хочется мне войти в дом, открыть холодильник, напиться холодного молока и заглянуть в кладовку, там связки бананов к потолку подвешены, а в хлебнице пончики с сахарной пудрой остались.
— Даже не думай заходить в дом, — сказал он с закрытыми глазами. — Пожалеешь.
Она наклонилась, изучая его худощавое лицо.
— Сдрейфил.
— Я?
— Боишься сделать такую простую вещь — открыть входную дверь!
— Да, — признался он наконец. — Боюсь. Бежать нам некуда. Они нас скрутят и отвезут назад.
Засмеявшись, она сказала:
— Странная там обслуга была, честное слово! Не хотели с нас деньги брать за проживание. А у горничных-то халатики белые, крахмальные.
— Окна там непонятные, — вспомнил он. — Решетками забраны. Помнишь, я притворился, будто ножовкой металл пилю, — сколько народищу сбежалось.
— Да, было дело. А почему они всегда бегом?
— Да потому, что мы слишком много знаем, вот почему.
— Я, например, ничего не знаю, — сказала она.
— Они тебя ненавидят тебя за то, что ты — это ты, а меня за то, что это я.
Вдалеке послышались голоса.
Женщина достала из кармана завернутое в мятый носовой платок зеркальце, подышала на него, протерла и приветливо улыбнулась.
— Вот видишь, жива. А раньше, бывало, растянусь на полу и говорю себе: все, я умерла, больше никто не будет надо мной изгаляться. Так они меня водой обливали, чтоб я на ноги встала.
С криками из-за угла в пятидесяти метрах от них выбежала группа из шести человек; они бросились к дому, где на качелях, обмахиваясь руками от жары, сидели мужчина и женщина.
— Что ж мы такого сделали, что на нас охота идет? — поразилась женщина. — Они нас с тобой убить хотят?
— Нет, они даже ругаться не будут, начнут нас тихонько уговаривать, а потом увезут из города.
Вдруг он подскочил.
— Ну, что еще? — вскрикнула женщина.
— Пойду-ка маму твою разбужу, — сказал он. — Сядем за круглый стол в гостиной и будем есть слоеный пирог с персиками и взбитыми сливками, а когда эти люди постучатся в дверь, твоя маменька просто скажет: убирайтесь вон. А кушать мы будем с серебряных тарелок, которые твоя мама получила через газету «Чикаго трибьюн» в двадцать восьмом году — с портретами Томаса Мейгана и Мэри Пикфорд[2].
Повеселев, она подхватила:
— Заведем патефон и поставим песню «Три дерева — здесь, тут и там».
— Послушай, — сказал он, — надо нам отрываться.
Те шестеро заметили мужчину и женщину на полутемной веранде и с криками бросились вперед.
— Быстрее! — закричала женщина. — Беги в дом, зови маму и сестру — да не мешкай, за нами уже идут!
Он широко распахнул входную дверь.
Она бросилась за ним, хлопнула дверью и уставилась перед собой.
За фасадом дома не было ничего — только стойки, брезент, доски да лужайка и ручей. По обеим сторонам торчали софиты. На одной внутренней стенке, сделанной из папье-маше, осталась вывеска: ПАВИЛЬОН № 12.
По крыльцу застучали шаги.
Дверь с грохотом распахнули. Через порог ввалились какие-то люди.
— Ой! — завопила женщина. — Стучаться надо!
Примечания переводчика
1
В рассказе топонимы говорящие: Remembrance (буквально «Памятный»), Coldwater (буквально «Холодная Вода»), Mellow Glen (буквально «Благодатная Долина»), Breezeway Falls (буквально «Тенистый Водопад»), Inclement (буквально «Штормовой»), Devil's Prong (буквально «Клык Дьявола»), Boiling Sands (буквально «Кипящие Пески»), Mint Willow (буквально «Мятная Ива»), Snow Mountain (буквально «Снежная Гора»).
2
Томас Мейган (также Мигэн) (1879–1936) — популярнейший актер немого кино. Его партнершами в различных фильмах были такие звезды, как Мэри Пикфорд, Глория Свенсон, Норма Толмедж и многие другие.
