Рэй Брэдбери - Возвращение
— И вообще, — сухо прервала его Эллен, — если ты сию минуту не уберешься отсюда, то утром в постели тебя будет поджидать дюжина бешеных устриц. Пока, Тимоти.
Вне себя от обиды, Тим выскочил на лестницу и налетел на Лауру.
— Поосторожней, смотреть надо, куда несешься, — процедила она сквозь зубы и исчезла.
Тим рванулся к распахнутой двери в погреб, потянул носом, вдыхая запах влажной земли и прелых листьев, тихонечко позвал:
— Папа?
С лестницы прогремел раздраженный голос отца:
— Времени в обрез, скоро гости, а у нас еще ничего не готово. Давай спускайся, да пошевеливайся.
Тимоти помешкал еще мгновенье, чутко прислушиваясь к разноголосице звуков, разносившихся по дому. Грохоча башмаками, мимо протопали ожесточенно спорящие о чем-то братья.
Тимоти кинул взгляд на родных, лихорадочно готовящихся к празднику. До чего быстро они сновали по дому: Леонард — в обнимку со своим черным докторским саквояжем, Сэмюэл — с огромным фолиантом под мышкой и ворохом креповых занавесок в бескровных руках, Бион — перетаскивающий в дом запечатанные кувшины.
Отец оторвался от ящика, на который он наводил окончательный блеск, хмуро посмотрел на сына, грохнул кулаком по зеркально отполированной крышке и дал Тимоти тряпку.
— Быстро протри его еще разок, и возьмемся за следующий. И не спи на ходу.
Водя тряпкой по дереву, Тимоти заглянул в ящик.
— Па, а дядюшка Эйнар очень большой?
— Ага.
— Он великан?
— Отстань. Этот ящик ему придется впору.
— Ну, мне же интересно. Семь футов в нем будет?
— Да замолчишь ты наконец или нет?!
Около девяти вечера Тимоти, зябко поеживаясь, поплелся на луг за поганками и пауками. Он собирал их, а ветер, по-осеннему переменчивый, то обдавал его своим теплым дыханием, то заставлял дрожать от холода. Сердце билось в нетерпеливом ожидании. Сколько все-таки Ма позвала гостей? Полсотни? Сотню? Проходя мимо фермерского жилья, Тимоти усмехнулся освещенным окнам:
— У нас тут такое скоро начнется — вам и не снилось!
Он поднялся на холм и осмотрелся, в нескольких милях от подножия холма раскинулся город, погруженный в сон, едва различим был белый циферблат башенных часов. И в городе, конечно, ни о чем не догадываются.
Домой Тимоти возвращался, сгибаясь под тяжестью сосудов с пауками и поганками.
В часовенке под лестницей подходила к концу короткая праздничная церемония. Из года в год она оставалась неизменной. Па монотонно читал Черную Книгу, а прекрасные мамины руки, будто выточенные из слоновой кости, чертили в воздухе магические знаки. Все были в сборе, кроме Сеси, которая по обыкновению не выходила из комнаты, но ее присутствие чувствовал каждый. Она пристально следила за происходящим то глазами Биона, то Сэмюэла, то Ма; вдруг чувствовалось, что она вселилась в тебя самого, всего на миг, неуловимый и быстротечный.
Внутри у Тимоти все сжалось. Он мысленно обратился к Повелителю Тьмы:
— Пожалуйста, я очень Тебя прошу, сделай так, чтобы я поскорее вырос и стал таким, как мои братья и сестры. Я так мечтаю быть на них похожим. Я хочу уметь плести из волос разные штуки, как Эллен, заставлять влюбляться без памяти, как это делает Лаура, читать умные книги, как Сэм, или быть уважаемым, как Лео и Бион. Или, — размечтался мальчик, — создать семью, как наши Па и Ма.
В полночь разразился страшный ураган, от которого задрожали стены. Нестерпимо белым светом сверкнула молния. Из непроглядной дали надвигался смерч — он подкрадывался, приникая к сырой ночной земле, пробовал ее на вкус, принюхивался и продолжал свой путь, оставляя за собой неровные шрамы.
Входная дверь с шумом сорвалась с петель, но не упала, а повисла на каком-то крюке, и в комнате с важным видом появились величественные Бабушка и Дедушка, проделавшие неблизкий путь ОТТУДА, чтобы встретиться с детьми и внуками.
С каждым часом прибывали новые гости.
За окном хлопали крылья, был слышен чей-то осторожный стук на крыльце, кто-то нетерпеливо барабанил в дверь с черного хода. С крыши доносилось завывание ветра в печных трубах. Ма до краев наполнила гигантскую чашу из прозрачного хрусталя алой жидкостью, которую раздобыл Бион. Па носился по комнатам, зажигая новые свечи, Эллен с Лаурой торопливо толкли сушеные коренья аконита[1].
С застывшим, как восковая маска, лицом Тимоти стоял посреди всей этой дикой неразберихи, пытаясь унять противную дрожь в руках, и наблюдал за тем, что творилось вокруг.
Непрерывно хлопали двери, впуская все новых гостей. Их встречали шумными приветствиями, взрывами смеха. Булькало содержимое кувшинов, разливаемых по бокалам, ставни ходили ходуном, мелькали тени, и крылатые гости с топотом расхаживали по дому.
— Ну-ка, ну-ка, а ведь это, наверно, и есть Тимоти.
— Что?
Его заметили.
Тимоти почувствовал прикосновение чьей-то холодной руки. Над ним склонилось узкое продолговатое лицо в обрамлении длинных волос.
— Хороший мальчуган, забавный, — сказал незнакомец.
— Познакомься, Тим, — вмешалась Ма, — это дядюшка Джейсон.
— Здравствуйте, дядюшка Джейсон…
— А здесь у нас… — Не дав раскрыть Тимоти рта, Ма увлекла дядю за собой. Тот оглянулся через плечо и заговорщически подмигнул мальчику.
Тим остался один.
В темноте мигало неровное пламя свечей.
Откуда-то издалека слышался высокий и пронзительный, похожий на звуки флейты голос Эллен.
— А какие у меня умные братцы! Чем, вы думаете, они занимаются, а, тетя Моргана?
— Даже не могу себе представить.
— Они работают в городском похоронном бюро.
— Вот это да! — пронесся громкий гул восхищения. Пронзительный смех не смолкал ни на минуту.
— Правда, правда! Это большая удача для нашей семьи…
Тим стоял, боясь шевельнуться Смех на минуту прекратился:
— Они обеспечивают Ма, Па и нас всем необходимым. Всех нас, ну, кроме Тимоти, конечно, — решила поучаствовать в беседе Лаура. Наступило неловкое молчание. Дядя Джейсон поинтересовался.
— Да? Почему же? Продолжай, что там Тимоти.
— Ох, Лаура, придержи язык, — вздохнула Ма.
Но Лауру было не остановить Тим зажмурился.
— Дело в том, что… ну как бы это сказать… Тимоти не любит крови. Он такой чувствительный.
— Ничего, еще научится. У него все впереди, — твердо произнесла Ма. — Он мой сын, и он обязательно научится. В конце концов он еще мал, ему всего четырнадцать лет.
— Но меня с младенчества вскармливали кровью, — возмущенно прогремел дядя Джейсон, раскаты его голоса гулко отдались по всему дому. Арфист-ветер перебирал струны деревьев. Капли дождя мелко барабанили в окно, скатываясь в темноту: «с младенчества».
