Андрей Столяров - Маленький серый ослик
Манаев закончил историю. Он рассказывал ее, не напрягаясь, скорее для разминки, лишь скупой жестикуляцией подчеркивая отдельные фразы. Он по опыту знал, что вступительную историю педалировать не надо. Но эффект все равно был убийственный. Ржали – все. Ржал, выбухивая грудные басы, мощный Рабчик, ржал измученный неурядицами нервный зеленоватый Рамоницкий, крест-накрест держась за живот. Бледный Кузя, которого было ничем не пронять, тоже перхал гортанью, будто покашливая. Что же касается Федюши, то тут и говорить было нечего. Федюша просто сверзился с ящика: лежа на земле, дергаясь словно в припадке, и тихонечко, как заяц, стонал. Общими усилиями его подняли и водрузили обратно. Но он опять сверзился.
Результат был налицо.
– Про сберкассу, про сберкассу расскажи!.. – заикаясь от смеха, выкрикнул Рамоницкий. – Про сберкассу и про то, как ты с нашим участковым общался…
– С товарищем Пенкиным? – уточнил Манаев.
– Во-во! Как он тебе потом пять рублей подарил!..
Манаева не нужно было уговаривать. Он рассказал и про сберкассу, где ему пытались заплатить, лишь бы он больше там никогда не появлялся, и про здешнего участкового, товарища Пенкина, который до сих пор обходил Манаева стороной, а если и встречал, то менялся в лице и здоровался первым, а затем, не дожидаясь дальнейших просьб, начал просто рассказывать анекдоты. Анекдотов он знал великое множество, и они всплывали в памяти как бы сами собой. Никаких усилий не требовалось. Особенно сейчас, когда мир был пронизан искрящейся радостью. Главное было – подать. А подать Манаев умел. Образы выскакивали яркие и выразительные. Каждое движение – персонаж. Каждое слово – на своем месте. Интересно, что сам он при этом никогда не смеялся, а лишь, как грач, вертел головой, с любопытством и удивлением поглядывая на окружающих.
Так было и теперь.
Он смотрел на компанию, бьющуюся в конвульсиях, и когда, по его мнению, конвульсии ослабевали, то немедленно добавлял что-нибудь еще. Хохот возобновлялся с новой силой.
А в заключение он рассказал историю о маленьком сером ослике. Он всегда рассказывал эту историю в заключении. История была совершенно бессмысленная. Просто жил маленький серый ослик и перед этим осликом возникали различные трудности, но когда они перед ним возникали, то ослик немедленно предлагал: Давайте выпьем, ребята… – Вот, пожалуй, и все. Никакого сюжета. История держалась исключительно на интонации. Но почему-то именно она всегда была гвоздем выступления.
Манаев заколотил этот гвоздь и, поглядывая вокруг себя, вдруг понял, что надо завязывать. Надо завязывать и как можно скорее. Не то, чтобы стало хуже, явно хуже – нет – здесь как раз все было нормально: и народ, отдыхая, лежал вповалку и июльское утро по-прежнему играло светлыми летними красками, но Манаев чувствовал, что краски уже потускнели, а внутри у него появилась знакомая тяга неудовлетворения. И он хорошо знал, что неудовлетворение это будет возрастать.
Поэтому, выжидая подходящий момент, он очень настойчиво посмотрел на Бледного Кузю. А Бледный Кузя, поймав его взгляд, догадался и отрицательно качнул головой. Значит, он был уже полностью вытряхнутый. Значит, надо было бежать за новой. У Манаева сохранялись две трешки. Но он не был уверен насчет остальных. Ну, Федюша – пустой. Потому что Федюша – всегда пустой. Это ясно. Рамоницкий, наверное, тоже на нуле. Откуда деньги у научного сотрудника. Бледный Кузя – хозяин. Отпадает. Он участвует – за глоток. Кое-что мог подкинуть, по-видимому, только Рабчик. У Рабчика деньги водились. Правда, где это видано, чтобы Рабчик поставил другим. Рабчик, как известно, удавится, а не поставит. Рабчик, как известно, и сам не прочь проехаться за чужой счет.
В общем, ситуация была безнадежная.
Манаев даже поскучнел, ощущая, как вползает в сознание серая томительная безнадежность, прижимая к земле, порождая невыносимую тревогу похмелья, но как раз в этот момент, Рамоницкий, проглотив очередной приступ веселья, подобрал под себя длинные нескладные ноги, как-то цыкнул, привлекая внимание и снова подмигнул ему.
Подмигнул очень ясно и очень значительно.
Сомнений не было.
Манаев сразу же встал.
– Ну, мне пора, – сказал он, голосом перекрывая возражения. – Мысленно с вами, мужики, но на работе тоже надо иногда показываться. Ну – нет, нет! На сегодня, я думаю, достаточно…
И немедленно вслед за ним, как и ожидалось, поднялся Рамоницкий.
– Да, мужики, пора закругляться…
Они пролезли через щель в заборе, где гвозди внизу были предусмотрительно вынуты Бледным Кузей, и очутились в институтском дворике, заваленном ящиками и металлическим ломом.
Рамоницкий тут же согнулся, пронзенный воспоминаниями:
– Как там у тебя ослик сказал: Давайте выпьем, ребята?.. – Ха-ха-ха!.. Не могу.. Ну – Манаев… Ну ты – человек уникальный… – однако через мгновение посерьезнел и добавил уже совсем другим тоном. – Значит так! У Сереги Паранина, это наш начальник лаборатории, сегодня день рождения. Я считаю, что он обязан поставить. Значит так! Ты – ни во что не вмешиваешься. Все переговоры я беру на себя. А твое дело – мычать и поддакивать…
– Ну – идем! – облегченно сказал Манаев.
Настроение у него сразу улучшилось. Появилась надежда и предчувствие невероятной удачи. Должно же ему когда-нибудь повезти. Лечу, с изумлением подумал он. Он и в самом деле как будто летел. Мелькнула мысль о работе и тут же пропала. Потому что какая могла быть сейчас работа. Утро еще. Вся жизнь впереди. Не работать надо, а радоваться.
И Манаев – радовался.
В институтском коридоре, куда они проникли через черный ход, он метнулся навстречу первой же попавшейся лаборантке, которая, брезгливо наморщив нос, осторожно несла перед собой удлиненную тонкую колбу с какой-то синеватой жидкостью.
– Девушка, а что у вас в колбочке – такое интересное?..
И брезгливая мина сменилась приветливостью. Лаборантка охотно остановилась.
– Это – раствор купороса.
– А можно понюхать?..
– Да хоть – выпить, – ответила лаборантка, вытаскивая пробку.
Манаев, может быть, и выпил бы. А что такого? Лаборантка ему очень понравилась. Но Рамоницкий, точно крючком, зацепив его своей рукой под локоть, грубо дернул куда-то в сторону.
– Ну – не гуляй, не гуляй!..
– Так ведь – симпатичная женщина, – сказал Манаев.
– Я тебя прошу: не гуляй!.. – он волок Манаева по коридору и, проскользнув в одну из окрашенных цинковыми белилами дверей с надписью «Лаборатория спектрометрии», изобразил на лице нечто вроде счастливой улыбки. – Здравствуй, Серега! А мы вот решили – тебя поздравить…
Из-за письменного стола, заполняющего собой почти весь кабинет, навстречу им поднялся очень тощий человек в белом халате, и громадные роговые очки съехали ему на нос.
