А Свистунов - Чудо по-русски
- Когда каждый день творятся огромные чудеса, зарабатывается и теряется невообразимое количество талантов, при нынешней миллиардной ставке нам нужно все сделать чисто. Без случайностей и форс-мажоров.
- Как скажешь, Григорий, так и сделаем, - ответил Петрович.
- Ну вот. А когда Король останется один, подойду я к нему с протянутой рукой, со словами: "мосье я не ел шесть дней" и заставлю сотворить "Чудо Русской Революции". И отдаст он мне все свое состояние.
- Тогда выпьем за наше безнадежно обреченное на успех дело! - радостно прокричал Шмель.
- Тащи водку, Петрович, - с облегчением сказал Мусинский.
Шмель едва разлепил глаза и поплелся в ванную - глотать холодную воду, заливая великую сушь в горле, смывать усталость после ночного веселья. Похмелья не было. Была только вселенская успокоенность. Сквозь шум воды из крана, между глотками Шмель услышал грозный рык Мусинского.
- Петрович, блин клинтон, собирайся быстрее, где Шмель?
- Что за спешка? - поинтересовался булькающим от воды голосом Шмель, выйдя из ванной. - Ого, - воскликнул он, увидев Мусинского в костюме, при галстуке, нервно играющим ключами от машины.
Это в шесть утра! Тогда как Григорий Алексеевич всегда любил поваляться на диване часиков до одиннадцати.
- Случилось чего? - спросил Шмель.
Петрович спокойно дожевал вчерашний бутерброд с икрой и недоуменно
пожал плечами.
- Случилось, - резко бросил Мусинский. - Губы его непрестанно шевелились, изрыгая неслышные ругательства. - Денежная реформа бахнула.
- Ну?! - воскликнул Шмель. Сон у него в момент испарился. - Че на че меняем?
- Сегодня, в двенадцать ночи, Король явил чудо народу - обмен денег. А с утра новое чудо творит. Перестаралась Верка, видно.
- Как творит? - спросил Шмель.
- Как обычно. Масштабно, на Петровском пляже, на песочке, у Петропавловской крепости.
- Почему не на Дворцовой? - удивился Петрович.
- А кто его знает. У богатых свои причуды. Поехали, поехали.
У Петропавловки, на Петровский пляж плотной мошкарой опустилась толпа народу. Как в старые добрые времена. Когда Ельцина защищать к Белому Дому в Москве ходили. Мусинский, используя пробивную магию Петровича, проложил дорогу к Королю. У стены крепости стояла благоустроенная торговая палатка, разрисованная яркими красками, как цирковая касса. Король по-доброму улыбался всем людям в широко распахнутом окошке. Его охрана вежливо, но настойчиво организовывала толпу в образцово-показательную очередь. А Король кормил пятью хлебами и двумя рыбами много тысяч человек. Вся Петропавловка была окутана монотонным шумом, в котором определенно слышались разнообразные благословения в адрес Короля.
Трое заговорщиков протолкались вперед и заняли место в организованной очереди. Люди, стоящие рядом, были радостны и спокойны. Они готовы были делиться со всеми сбывшейся мечтой. Мусинский с удивлением озирался вокруг и встречал лишь добрые и счастливые человеческие взгляды. Петрович тяжко вздыхал. Очень уж ему хотелось выпить. Шмель пританцовывал на месте от нетерпения.
- Григорий Алексеевич, я начну охрану покусывать заклинаниями, а?
- Погоди, - отмахнулся Мусинский. Нужно сначала у Короля узнать, что он учудил. Надо же понять за какими деньгами мы пришли.
Король между тем без устали одаривал неиссякаемый поток людей. А вручал он каждому: чудодейственный бальзам, излечивающий от всех болезней; рождественскую американскую индейку; большой киевский торт; головку сыра, фаршированного черносливом; килограмма три сибирских пельменей; женщинам добавлял бутылку шампанского "Абрау-Дюрсо" и шоколадку; мужчинам вручал грузинский коньяк 'Игриси" и пару лимонов.
- Благодарствуйте, всех вам благ, - кланялся впереди старичок в строгом черном костюме, с густой седой шевелюрой. Старичок бережно погрузил все дары на самодвижущуюся тележку, которой тут же снабжали, и укатил, напевая и подпрыгивая от радости.
Мусинский гордо остановился напротив Короля и с вызовом посмотрел ему в глаза. Король был как всегда, сама аккуратность, уверенность и благополучие.
- Что-то не так, Григорий Алексеевич?
- Что же ты учудил, Владимир Борисыч? - по приятельски поинтересовался Мусинский.
- Так ведь все, дорогой мой. - Король ласково улыбнулся. - Магия больше не эквивалент денежной массы.
- А что? - Мусинский в изумлении чуть не сел на песок, но его поддержали Шмель с Петровичем.
- Совесть, - веско заявил Король. - Не убий, не укради, не обмани... Ты хороший маг, Григорий Алексеевич, ты можешь творить чудеса. Можешь попытаться обмануть себя, убеждая, что творишь добро для людей, а то, что при этом хорошенько нажился, так это вовсе и не твоя вина. Но если суть твоего чуда - обман, денежек у тебя станет намного меньше. Задумаешь что-то украсть, и сам потеряешь состояние. Появиться мысль кого-то убить, и станешь нищим.
Но! Можешь стать миллиардером, и ты им станешь, только помогай новому миру и людям в нем.
- Это проповедь? - с подозрением спросил Мусинский.
- Нет. Теперь это закон рынка. Единственной ценностью стала совесть.
Ее нынче гораздо меньше осталось, чем золота, алмазов и волшебства. И приобрести такой товар нелегко. Знали бы вы, каких трудов и душевных мук стоила мне эта Русская Революция. Все мои миллиарды талантов пришлось вложить в Чудо, зато мир преобразился, а я стал безмерно богатым.
Мусинский думал.
- Значит, если я возжелаю много, много денежек, то состояние мое резко уменьшится. Кошмар. Чем больше хочешь разбогатеть, тем беднее становишься. Мир сошел с ума. - Подвел итог Григорий Алексеевич.
Петрович и Шмель сидели на песочке и пытались постичь непостижимое. Петрович мечтал о бутылке водки, но согласен был и на грузинский коньяк. Он встал и пошел получить дары. Когда он выпил залпом все пол-литра, прямо среди толпы, то горестно вздохнул и изрек.
- Совестью, значит, теперь торгуем.
Под громкий шепот многочисленных благословений, Шмель, следуя примеру Петровича, тоже вернулся в очередь.
Мусинского занимала одна мысль, где же ему теперь взять духовное богатство.
Вдруг, он заметил, впервые в жизни, над предрассветной Невой, зеленый солнечный луч. Луч мигнул и исчез. Показался край солнечного диска. Над Питером занималась алая заря.
