Майкл Шаара - Книга
"_Почему_?" - размышлял он, рассеянно смахнув сигареты на пол. В письме не говорилось о причине. Возможно, он не прошел физические испытания. Или психика подкачала. То или другое, каждое само по себе, - достаточные причины. Ему сорок семь, а дело не из легких, но ведь он чувствует себя сильным и ловким, ничего не боится. Ему казалось, он продержится еще долго, но, очевидно, на деле это не так. "Но теперь, - думал он, - куда теперь?"
Он с интересом сосредоточился на этой мысли. Ничего такого он себе заранее не присмотрел. Практически ничего. В свое время он легко и естественно включился в дело, зная, чего хочет: путешествовать, смотреть и слушать. Когда он был молод, его привлекало приключение само по себе. Теперь - нечто иное. Трудно было это сформулировать, но в чем-то он чрезвычайно нуждался и понимал это. Нужно смотреть, наблюдать и... _понимать_. Это конец долгого периода. Неважно, что именно с ним неладно, главное, все кончено, он возвращается домой - и никуда в особенности.
Когда наступил вечер, он все еще был в своей каюте. Наверно, у него нашлись силы принять и ясно осознать все это - и он решил, что ничего не поделаешь. Если в космосе есть что-то такое, чего он пока не открыл, то, похоже, ему этого и не нужно.
Он встал и направился в рубку управления.
Его ждал Купер, высокий, бородатый сухопарый мужчина с сильным темпераментом, с большим сердцем и с немалой способностью поглощать жидкость. Он сидел в рубке в полном одиночестве, когда вошел Вьятт.
Если не считать ярко-изумрудных сигнальных огоньков на пульте управления, рубка была погружена во мрак. Купер лежал в пилотском кресле, глубоко откинувшись назад, ноги его упирались в пульт. Одна нога была разута, и он тихонько нажимал на кнопки огромными босыми пальцами. Первое, что заметил Вьятт, когда вошел, была эта нога, зловеще мерцающая в зеленом свете щитка. Где-то в глубине корабля слышался шум динамиков, которые то включались, то отключались.
Вьятт улыбнулся. По игре куперовской ноги и ее пальцев, по его положению в кресле и по безвольно свисавшей с кресла руки было очевидно, что Купер надрался. В порту он обычно бывал пьян. Симпатичный малый, он мало заботился о том, как выглядит, а хорошие манеры у него вовсе отсутствовали, что было типично для членов Подразделения.
- Что скажешь, Билли? - невнятно спросил Куп из глубины кресла.
Вьятт сел.
- Где ты был?
- В порту. Повсюду в этом чертовом порту пил. Жарища!
- Что-нибудь принес с собой?
Куп безвольно махнул рукой в неопределенном направлении: - Поищи.
Бутылки грудой валялись возле двери. Вьятт взял одну и снова сел. Комната была теплой, зеленой и тихой. Эти двое достаточно долго были вместе, чтобы сидеть рядом молча, и они ждали, размышляя в зеленом отсвете. Первый глоток Вьятта был долгим и вызвал окоченение, он закрыл глаза. Куп не шевелился. Даже пальцы его ноги замерли. Когда Вьятт уже решил, что он заснул, он сказал:
- Слыхал я о перемещении.
Вьятт взглянул на него.
- Узнал сегодня, - сказал Куп, - от этого чертова Командира.
Вьятт снова закрыл глаза.
- Куда ты теперь? - спросил Куп.
Вьятт вздрогнул.
- Поищу.
- Планы имеются?
Вьятт покачал головой. Куп мрачно выругался.
- Никогда не оставят тебя в покое, - пробурчал он. - Сволочи подлые. Внезапно он поднялся с кресла, протягивая к лицу Вьятта свой тонкий, как спичка, палец. - Слушай, Билли, - сказал он торжественно, - ты был отличный малый. Ты это знаешь? Дьявольски отличный малый.
Вьятт отхлебнул еще и кивнул, улыбаясь.
- Говорил ты это, - сказал он.
- Ходил я в космос с отличными парнями - хорошими, отличными ребятами, - настойчиво продолжал Купер, для выразительности покачивая трясущимся пальцем, - но ты получше их всех.
- Говори. А то я не в настроении, - Вьятт усмехнулся.
Куп, довольный, снова погрузился в кресло.
- Просто хочу, чтобы ты знал. Ты был отличным парнем.
- Ладно, - сказал Вьятт.
- Значит, тебя вышвырнули. _Меня_ оставили. _Тебя_ вышвырнули. Мозгов у них нет.
Вьятт откинулся назад, давая жидкости растечься и завладеть им и безболезненно отступая в мир спокойствия. Приятно было ощущать вокруг себя корабль, темный и пульсирующий, точно живое чрево. "Как чрево, - подумал он. - Судьба, точно в чреве".
- Послушай, - громко сказал Куп, поднимаясь с кресла. - А уйду-ка я с этой ракеты. Какого дьявола мне еще оставаться?
Вьятт поднял глаза, вздрогнул. Если уж Куп запьет... Он никогда не был чуть под мухой. Он заходил далеко и мог оказаться очень низко. Теперь Вьятт видел, что Куп глубоко уязвлен, что перемены значили для него много, гораздо больше, чем ожидал Вьятт. Вьятт был вождем команды, но ему редко приходило в голову, что он так нужен Купу. Никогда он над этим по-настоящему не задумывался. А теперь ему стало ясно, что Куп мог бы пасть совсем низко, останься он один. Если только этот новичок не стоит хоть чего-нибудь, если он не научится быстро, похоже. Куп скоро погибнет. Теперь отстранение от должности казалось еще более нелепым, но ради Купа Вьятт поспешно возразил:
- Брось, парень. Ты и на свалку попадешь вместе с этим кораблем. Ты даже смахиваешь на него: у тебя такой же лоснящийся красный нос.
Когда Куп угрюмо замолчал, Вьятт сказал мягко:
- Куп, спокойно. В полночь отбываем. Хочешь, чтобы я взлетел?
- Да, нет, - Куп резко повернулся, тряхнул головой. - Пошел к черту. Подыхай.
Он глубоко откинулся на сиденье, на изможденном лице отсвечивало зеленое сияние со щитка. Последующие его слова были печальными и трогательными для ушей Вьятта.
- Ну тебя к черту. Билли, - устало произнес Куп, - это не смешно.
Вьятт оставил его одного управлять кораблем при взлете. Спорить было незачем. Куп пьян, мозг его недосягаем.
В полночь корабль встал на дыбы, раскачался и прыгнул в небо. Вьятт легонько оперся о перила возле входного люка и наблюдал, как уходят ночные огни и пышно расцветают звезды. За несколько секунд мимо проплыли последние облака, и корабль оказался в долгой открытой ночи, и миллиарды крошечных точек, мерцая голубым, красным и серебряным, снова загорелись могучим огнем, который был для Вьятта всей реальностью, всем, что когда-либо означало жизнь. Он стоял так, в ослепительном сверкании и черноте, как всегда ожидая чуда, чтобы неизмеримая одинокая красота превратилась в обыденность: спустилась бы и стала приятной.
Этого не произошло. Был космос, территория, на которой предметы не существовали, где лишь двигались механические субстанции. Размышляя, ожидая, наблюдал Вьятт Вселенную. Звезды ледяным взором глядели назад.
Наконец, совершенно разбитый, Вьятт отправился спать.
Быстро пролетели первые дни Боклера. Он приводил корабль в порядок, обследуя самые укромные закоулки, наблюдая, ощупывая и влюбляясь. Корабль был для него словно женщина, первые дни стали медовым месяцем. Так всегда бывало с членами команды: ведь ни одна работа невозможна в полном одиночестве.
