Геннадий Прашкевич - Кот на дереве (сборник)
В те годы, когда мы с Ильей (новосибирским) и еще с одним нашим полуприятелем-полуврагом Эдиком Пугаевым бродили по нашим северным бесконечным болотам, известный специалист по обоснованию математики К. Гедель уже создавал свою остроумную модель мира, в которой отдельные локальные времена никак не увязывались в единое мировое время. В будущей моей работе по созданию МВ точка зрения К. Геделя, его неординарная модель мира сыграла огромную роль, ибо наиболее удивительной чертой модели, созданной К. Геделем, оказалась как раз та, что подчеркивала ее временные свойства. Известно, что мировая линия каждой фундаментальной частицы всегда открыта так, что ни одна эпоха никогда не может повторно появиться в опыте предполагаемого наблюдателя, привязанного к такой частице. Но оказалось, вполне могут существовать (и благополучно существуют) и другие временеподобные, но замкнутые кривые. То есть в мире, смоделированном К. Геделем, путешествия как в Прошлое, так и в Будущее выглядит делом вполне реальным. Взяв за основу… на восьмом году неимоверных усилий я добился определенных успехов.
Впрочем, я не собираюсь рассуждать о технических и философских принципах работы МВ. Моя цель — ознакомить вас с причинами, побудившими к столь долгому молчанию двух всемирно известных писателей.
3
Наша Березовка, деревянная, старая, лежала на берегу нижней Томи. Прямо в дворы вбегал мшелый лес, но, как я уже упоминал, чуть ли не за поскотиной начинались бесконечные и унылые болота, на которых мы охотились на крошечных, но безумно вкусных куличков. Позже, в начале восьмидесятых, когда мы с Ильей давно перебрались в неофициальную столицу Сибири, куличков этих подчистую уничтожили при тотальном осушении болот. Там, где раньше шуршали на ветру ржавые болотные травы, зацвели яблоневые сады, зато не осталось куличков. Не выдержав грохота бульдозеров и землеройных машин, бедные кулички остались только в воспоминаниях старожилов, а последнюю их парочку, выловив специальной сеткой, съел, говорят, Эдик Пугаев, к которому я еще вернусь в дальнейшем.
Наш земляк, наш ровесник, наш соклассник, Эдик Пугаев был щербат, настырен и предприимчив. Именно на его веселом свадебном столе (третий брак), поразившем односельчан небывалой роскошью, самым главным, самым экзотическим блюдом оказалось, как это ни странно, не икра морских ежей, добытая на Дальнем Востоке, не чавыча семужного посола, завезенная с Курил, не копченые кабаньи почки, купленные в Прибалтике, — главным, самым поражающим блюдом оказались именно те два последних крошечных куличка, которых Эдик самолично выследил и изловил в день перед свадьбой.
— Знай наших! — сказал он счастливой невесте. — Таких птичек больше нет на Земле. Такой закуси не найдешь теперь даже у арабских шейхов.
Куличков Эдик хвалил не зря. Мы выросли на тех куличках. Наши мамы, потерявшие мужей на фронтах Великой Отечественной, всемерно поощряли охотничьи инстинкты, дремлющие в наших душах. Копаясь в болотистых огородиках, они думали, конечно, не о куличках — они нас хотели поставить на ноги.
Равный возраст не означает равенства.
Эдик Пугаев имел ружье.
Вытертое, с обшарпанной ложей, тяжелое, неуклюжее, оно вполне искупало свои недостатки тем, что каждый выстрел приносил Эдику (в отличие от наших жалких волосяных петель) столько птиц, что он мог (и, разумеется, делал это) даже приторговывать дичью, ибо уже тогда, не зная Платона, сам дошел до одной известной платоновской мысли: человек любит не жизнь, человек любит хорошую жизнь.
Для нас с Ильей, людей без ружья, хорошая жизнь всегда ассоциировалась с книгами. В местной читальне, а также у хромого, как я, грамотея кузнеца Харитона хранилось штук двадцать книжек, среди которых меня с первого раза покорила «История элементарной математики» Кедрожи и прелестная книжка, автора которой я так и не смог установить, поскольку обложка с нее была сорвана, — «Как постепенно дошли люди до настоящей математики». Не знаю, когда и где добыл дядя Харитон эти, в общем-то, бесполезные для него книги, но если говорить о некой причинности, то именно запасы деревенской читальни, а также книжные богатства дяди Харитона в немалой степени способствовали в будущем созданию МВ, ибо неясно, как бы сложилась моя жизнь, не случись на моем пути тех замечательных книжек.
Илья не обожал Брэма.
Он считал, что подробное знание Брэма позволит ему когда-нибудь моментально определить любое попавшееся на глаза живое существо. Вряд ли он, конечно, надеялся встретить на наших тропах гиппопотама или кота-манула, но бесполезными свои знания он не считал, хотя, кроме мошкары да упомянутых куличков, все живое старательно обходило наш край. Белки и лисы пришли сюда позже, когда над Томью уже цвели яблоневые сады, а последнюю парочку болотных куличков выставил на свадебный стол Эдик Пугаев.
Мы отдавали должное ружью Эдика. Шестнадцатый калибр! — в ствол входили сразу три наших тощих, сложенных щепотью перста. Один выстрел — и Эдик мог пообедать! Стрелять же Эдик умел. Мы в этом убеждались не раз.
Скажем, появилась у Ильи новая кепка.
Эта новая кепка, редкость по тем временам, как-то сразу и нехорошо заинтересовала щербатого Эдика. Презрительно кривя тонкие губы, он незамедлительно посоветовал Илье вывозить кепку в грязи. Новая вещь, пояснил он, здорово сковывает человека. Если, скажем, я вдруг окажусь в трясине, новая кепка Ильи может сыграть ужасную роль. Ведь прежде, чем броситься мне на помощь, Илья начнет срывать с головы новую кепку, а значит, потеряет драгоценные секунды. Ну а от тех секунд, уже без зависти пояснил Эдик, зависит вся моя жизнь.
— Слышь, Илюха, — предложил Эдик, подбрасывая на ладони красивую латунную гильзу. — Давай на спор. Ты бросаешь кепку в воздух, я стреляю. Если попаду, ничего с кепкой не сделается — дробь мелкая. Если промажу, вся сегодняшняя добыча ваша.
Мы переглянулись.
Предложение выглядело заманчиво. Если как следует зафинтилить кепку в небо, Эдик может и промахнуться, а тогда…
Мы согласились.
По знаку Эдика Илья запустил кепку под облака.
Но Эдик не торопился.
Он выжидал.
Он выстрелил, когда кепка, планируя, шла к земле. Он выстрелил легко, навскидку, и сразу повернул к нам ухмыляющееся плоское лицо.
Свое дело он знал.
К ногам Ильи упала не кепка, а ее суровый козырек, украшенный по ободку невероятными лохмотьями.
— Кучно бьет, — сказал я, стараясь не смотреть на Илью.
— Не дрейфь, — сплюнул Эдик. — Дырку можно замазать чернилами.
