Юрий Никитин - Зубарь
- Будь здоров, зубарик!
Через недельку он резво бежал вдоль берега там же по краю Байлазы. Вода спала, река вошла в берега, но земля жирно чвиркала из-под сапог коричневыми струйками, угрожающе подавалась вниз, погружалась, и он шел как по болоту: незнакомая зелень, водоросли, высыхающие на солнце пучки выдранной травы, которые вода принесла невесть откуда, может, из краев, откуда и зубаря приперла...
От кустов мороз по коже бежит: с веток мертво свесили мокрые ослизлые ноги клочья травы и тины, везде чудятся морские чудища, мертвые или живые, иные клубки травы подсохли: брось спичку - вспыхнут как порох, встанут факелами среди болотища.
Он на ходу высматривал, куда ставить ноги, потому зубаря увидел, лишь когда чуть не столкнулся с ним. Зубарь выскочил из реки в трех шагах и, весь мокрый, блестящий, с разинутой пастью, неуклюже переваливаясь как утка, спешил в лес. Позади еще колыхались кусты.
Савелий остановился, зубарь остановился тоже, повернув к нему раскрытую пасть. Приподнявшись на всех четырех коротких лапах, он держал брюхо над землей, даже хвост не касался земли, хотя под бревновидной тушей лапы казались худыми и ослабшими. Он стоял неподвижно, как статуя из камня, маленькие глазки смотрели как... Ни одна живая тварь не смотрит так, ни медведь, ни олень, ни глухарь! Так мог бы смотреть придорожный валун, обрети он глаза, так бы смотрел зыбучий песок. Этот зубарь и похож на живой и двигающийся камень или в лучшем случае - на ожившее бревно.
- Пшел, - сказал Савелий. - Чо стоишь? Беги, догоняй!
"До чего же тварь не наша", - подумал он. Волосы на руках зашевелились, встали. Изюбрь и тот смотрит человечьими глазами, в самой малой птахе лесной и то есть от человека, а это бегающее бревно! Да не просто бревно, а затонувшее сто миллионов лет, ставшее камнем, живущее уже по законам той, другой жизни... Или еще той, что сто миллионов лет до человека...
- Пшел, - повторил Савелий громче. - Брысь с дороги!..
Зубарь не двигался. Его пасть чуть присомкнулась, затем челюсти снова шевельнулись, верхняя поползла вверх, словно ее тянули невидимые цепи. Блеснули длинные и частые зубы, за ними лежал странно серый язык, совершенно сухой, хотя зубы блестели от слюны.
- Брысь, говорю! - рявкнул Савелий.
Он замахнулся прикладом. Зубарь чуть присел, изогнул шею, готовясь принять удар и еще больше раскрывая пасть. В этом тоже было что-то от ожившего камня: живой зверь испугался бы или разъярился, а этот механически примет удар, тут же, как оживший капкан, цапнет за приклад, размелет его в щепы...
- Ах, чертяка...
Савелий потоптался и, не сводя глаз с зубаря, пошел огибать зверя по дуге, а земля проседала, ноги проваливались до колен, и так добрел опять до тропки. По сапогам ползла грязь и жирная вода, Савелий опустил голенища до коленей, погрозил зубарю.
Зубарь оставался на прежнем месте. Он еще больше походил на камень, ибо налетел ветерок, кусты качнулись, все пришло в движение, только зубарь не шевелился и все тем же неподвижным взглядом следил за Савелием.
- Ты даже и не скотина, - ругнулся Савелий.
Он пошел дальше, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь растворить неприятный осадок. Ишь, неуступчивый. Правда, он, Савелий, царь природы, и не домогается, чтобы ему завсегда уступали дорогу, даже неудобно порой, что хозяин тайги или красавец благородный олень поспешно уходят в сторону, будто чужие в лесу, ворюги какие, но все-таки привык уже, удобно так, не этому кривоногому уроду менять порядки в исконно нашенском лесу...
Потом пришло короткое жаркое лето. Зубарь больше не попадался, хотя Савелий вдоль Байлазы ходил часто. Пошли осенние дожди, урочище на правом берегу стало непроходимым вовсе, и Савелий постепенно перестал вспоминать чудную зверюгу.
Только к зиме, когда вовсю ударили морозы, подсушили землю, он сходил в Кедровое урочище, поворчал, что опять эти чертовы спутники да ракетные самолеты урожай орехов испоганили, вернулся с пустыми руками, благо хоть капканы выставил.
Большой выход туда сделал, когда выпал снег. С ружьем, набив рюкзак капканами, встал у крыльца на лыжи, с удовольствием растопырил до упора реберные дуги, заполняясь свежим воздухом. Всякий раз тайга другая, и всякий раз хорошо!
Мария шла следом. Ее лыжи были пошире, ибо и сама Мария пошире Савелия, за плечами у нее карабин и рюкзак с расфасованными ломтиками мяса для капканов.
Савелий двигался широко, размашисто, с горок мчался, не сбавляя скорости, внизу нетерпеливо дожидался Марии, что все притормаживала, и снова бросался вперед, радостно чувствуя сильные упругие мышцы.
Миновав перелесок, выскочил с разбега на берег реки. Тело уже наклонилось, изготовившись к быстрому спуску на лед, но сзади ойкнула Мария, ноги сами развернули лыжи поперек, уперлись.
На излучине, где быстрое течение не дало затянуть реку льдом, резвились... зубари. Трое лежали у самой полыньи, вытянув морды и подобрав лапы, став еще больше похожими на бревна, еще двое тяжело кувыркались в воде, но не просто так, а по делу: ловили рыбу, что отовсюду плыла к полынье хватить глоток воздуха.
Те трое, что лежали, казались толстыми, костлявые щитки на спинах раздвинулись, и оттуда, законопачивая щели, выбивалась красновато-бурая шерсть.
Вода выплескивалась на край, замерзала. Один зубарь вынырнул с рыбиной поперек пасти, подпрыгнул, уцепился когтями за лед, вылез с натугой. Еще один попытался выбраться следом, но сорвался с шумом, обдал других брызгами.
Тот, что выбрался, не спеша улегся, рыбина еще трепыхалась, и зубарь поедал ее неторопливо, со смаком.
- Не голодают, - сказал Савелий наконец.
- Господи, - выдохнула Мария за спиной. - Страсти какие! Вот уж не думала, что на свете такое бывает.
- Бывает всякое. Только вот как теперь нам быть...
- А что нам? - не поняла Мария.
- Да ведь если зубари появились, то так все не останется... Так все было, когда их не было.
Он поправил ружье, шагнул, но Мария схватила его за рукав. Пальцы у нее что волчий капкан.
- Куда?
- Пойду посмотрю.
Он высвободил руку: медведя волчий капкан не удержит, заскользил вниз. Там чуть притормозил, чтобы не слишком быстро, зубари испугаются или решат, что нападает. Сзади шелестнули лыжи, щелкнул курок. У Марии был самозарядный карабин "Лось" с магазином на пять патронов.
Один из зубарей лениво отодвинулся, уступая дорогу, второй приподнялся, открыв лапы - крепкие, мускулистые, укрытые от мороза короткой рыжей шерстью, - проводил Савелия знакомо странным неподвижным взглядом.
- Вишь, - сказал Савелий негромко. Он подмигнул Марии, что встала плечом к плечу, побледневшая, с пальцем на курке, - уже не трусят.
