М Емцев - Последняя дверь
Накладные и квитанции, наколотые на сверкающие бюрократические пики, баночки с клеем, чернильница из лунного камня - все, как один, подпрыгнули, испуганно звякнув, шлепнулись на стол. Баночка перевернулась, из нее выползла колбаска прозрачного желтоватого клея. Кассир, побледнев, вскочил:
- Вы за это ответите! - Он нажал кнопку.
Егорову пришлось еще долго размахивать руками, кричать, оправдываться, объясняться, усовещивать, призывать, угрожать и льстить, пока наконец в девятом часу он смог выехать. Вместо быстрого мощного автолета ему пришлось сесть в допотопный автомобиль, прихотью судьбы заброшенный в сарай начальника местной службы движения.
Мысленно установив генетическую связь между начальником, с одной стороны, и животными, преимущественно собачьего рода, - с другой, Егоров успокоился и начал осматривать окружающий мир. А он был прекрасен. Высокое голубое небо с мелкими полупрозрачными облачками было заполнено теплом и светом. Свежая, еще зеленая пшеница сверкала росой. Над степью разливался аромат здоровой радостной жизни. Врывавшийся в машину ветер эластичной прохладной струей теребил егоровские вихры, и ему казалось, что у него улетают волосы...
- Давненько я не бывал здесь, - растроганно шептал он, глядя на знакомые поля, черные ленты дорог, петлявшие вдоль густых лесополос.
- В Музыковку? - спросил шофер.
- Ага.
- К Нечипоренке?
Егоров посмотрел на парня. Чернявый веселый хлопчик. Его звали почему-то Реник, Рейнгольдс.
- К нему. А ты откуда знаешь?
- А что тут знать? К нему многие сейчас ездят... А вы не знаете, скоро он назад полетит?
- Полетит. Дай отдохнуть человеку, он же только что вернулся.
"Белка", легко катившая по бетонному шоссе, замедлила ход.
- В чем дело? - спросил Егоров.
- Да тут съезжать надо с бетонки. Поворот на Музыковку.
- Так в чем же дело? Валяй...
- Та дорога ж здесь у нас не дай господи! Когда сухо, оно еще ничего, а после такого дождя...
Парень не договорил и свернул направо. Машина, сделав лихой поворот под мостом, выскочила на черную ленту проселочной дороги. Егоров с опаской посмотрел вперед. Он хорошо знал, что такое черноземный тракт после дождя.
Дорога была изрыта глубокими колеями. Рытвины напоминали окопы. Грунт под колесами "Белки" расползался все больше и больше, пока машина наконец не села на живот, беспомощно разбрызгивая с колес большие черные куски.
- Есть, - сказал Реник и остановил мотор.
Они выбрались наружу. Егоров сразу же утонул по щиколотку в жирной, вязкой грязи. С проклятьем выдернул ногу из клейкой массы. На легкие летние туфли налипли пудовые комья дегтярного цвета, и Егорову показалось, что он надел валенки. Ему стало даже немного страшно: вдруг земля начнет медленно расплываться под ним и засосет его в глубокую черную трясину. Пока он преодолевал силы сцепления, Реник, ловко орудуя совковой лопатой, расчистил путь.
Они двинулись дальше. Егоров, тихонько ругаясь, счищал грязь с изгибов и впадин подметок.
Они свернули, на другую дорогу, ведущую прямо на Музыковку. Здесь не было глубоких ям, но зато весь верхний слой почвы превратился в некое подобие жидкого масла. "Белка" буксовала через каждые три шага. Мотор, переключенный на первую скорость, жалобно ревел, из выхлопных труб валил черный дым. Реник вылез и, пощупав радиатор, махнул рукой.
- Будем стоять, - сказал он, - пусть остынет.
Егоров привалился к багажнику и пускал голубой сигаретный дым вверх, в насмешливое чистое небо.
- Черт те что! - раздался рядом с ним голос Реника. - Луну освоили, Марс освоили, на Венере высадились, а дорога у нас по-прежнему ни к бису.
- Почему? - возразил Егоров. - Есть великолепные магистрали, по одной из них мы с тобой сейчас ехали. Разве не так?
- Так то же магистраль. А до Музыковки добираться тяжче, ниж до Марса.
- Вся беда в том, мой дорогой, - назидательно сказал Егоров, - что мы живем в переходный период. Автолеты еще не вошли в силу, а машины уже вышли из употребления. Когда наладят массовый выпуск автолетов, дороги как таковые будут не нужны. Останутся лишь большие автострады. А вся остальная мелочь, такая, как эта, будет перепахана и засеяна. Сохранят только "пятачки" для приземления автолетов. И то по традиции. Автолет может сесть в любом месте - на суше, на воде, в лесу, на болоте...
- Колы ж то будет... - с сомнением протянул Реник и полез в кабину. Он долго возился со стартером, переключал скорости и наконец решительно сказал: - Давай попробуем по стерне.
Машина свернула с дороги прямо на поле, покрытое редкой рыжей щетиной, оставшейся после прошлогоднего урожая. Здесь их ожидали чудеса. "Белка" шла то левым, то правым боком, ее несло с удивительной легкостью в самых произвольных направлениях. Поле было с небольшим уклоном, и машина скользила по нему, как шайба по льду. Реник, давно заглушивший мотор, изо всех сил упирался в тормозную педаль. Он с ужасом наблюдал, как они медленно приближаются к пересекавшему поле глубокому оврагу. Метрах в ста от обрыва "Белка", развернувшись задом, остановилась.
- Хай ему бис! - сказал Реник, вытирая пот с бледного лица. - Буду ждать вечера, може, подсохнет.
Они вышли из машины.
- Вон Музыковка, - сказал Реник, махнув рукой за овраг.
На зеленом холме, залитом солнцем, стояли одноэтажные и двухэтажные домики. Густые вишни и тополя бросали на белые стены призрачные фиолетовые тени.
Егоров попрощался с Реником и пошел вдоль оврага к деревянному мостику, через который проходила дорога на Музыковку. Ноги его постепенно обрастали грязью, и скоро он шагал, как на ходулях, покачиваясь и буксуя не хуже "Белки". Наконец он плюнул, разулся, закатал брюки и, зажав в одной руке грязные туфли, а в другой - трефлоновую папку с бумагами, зачмокал по земле. Чернозем жирными черными колбасками продавливался между пальцами ног.
- ...Василий дома? - спрашивал он через полчаса, остановившись у дома, на котором развевался красный флаг.
Пожилая украинка зорким взглядом окинула гостя.
- А вы кто будете?
- Скажите, Егоров. Егоров Саша приехал.
Женщина крикнула что-то в окно, и через минуту на крыльцо выскочил высокий парень в майке, легких спортивных брюках и тапках на босу ногу. Черный чубчик весело дыбился над высоким лбом. Карие глаза сверкали приветливо и ласково.
- Сашок! Здравствуй, дорогой! Заходи, будь ласка... Ну и вид! Хлебнул нашего чернозема?
Они обнялись.
- Привет, марсианин, привет! - улыбаясь, говорил Егоров. - Не выдержала душенька? Сбежал до дому?
- Не выдержал, и не говори. Заехал с космодрома в академию, сдал документы - и здоровеньки булы! Они, правда, собирались меня пихнуть в какой-то санаторий, но я уговорил их, что дома у меня и санаторий, и профилакторий, и...
