Артур Конан Дойл - Отравленный пояс (с иллюстрациями)
— А ведь из него вышел бы замечательный проповедник! — заметил Мак-Ардл. — Слова его гремят, как звуки органа. Посмотрим, однако, что вызывает в нем такое беспокойство.
То, что в спектре расплываются и исчезают фраунгоферовы линии, указывает, по-моему, на изменение в космосе — и притом на весьма своеобразное изменение. Свет планет является, как известно, отражением солнечного света. Свет неподвижных звезд, напротив, излучается ими непосредственно. Между тем в настоящее время одно и то же изменение наблюдается как в спектре планет, так и в спектре неподвижных звезд. Можно ли, в самом деле, искать причину этого явления в самих планетах и неподвижных звездах? Это я считаю недопустимым. Какому общему изменению могли бы они вдруг подвергнуться? Но не кроется ли причина этого изменения в земной атмосфере? Это, пожалуй, возможно, но неправдоподобно, ибо на это у нас нет явных указаний, а соответственные химические исследования не дали никаких результатов. Какая же существует третья возможность? — Изменение таится в том бесконечно тонком эфире, живом медиуме, который соединяет звезду со звездою и наполняет вселенную. Глубокое подводное течение медленно несет нас в этом океане. Так разве трудно допустить, что это течение влечет нас в такие эфирные зоны, которые новы для нас и обладают свойствами, совершенно нам неизвестными? Очевидно, в эфире произошло какое-то изменение этого именно рода; космическое изменение спектра говорит в пользу такого предположения. Это обстоятельство может быть благоприятным для нас, может таить в себе опасности для нас и может, в-третьих, не быть связанным с какими-либо для нас последствиями. Пока мы об этом ничего не знаем. Пусть скудоумные наблюдатели отмахиваются от этого всего, как от вещи, не имеющей значения; всякий, кто, подобно мне, наделен все же несколько более острым умом, должен понять, что возможности, скрытые во вселенной, не ограничены ничем и что умнее всех тот, кто всегда готов к непредвиденному. Вот наглядный пример: кто может доказать, что таинственная эпидемия, вспыхнувшая среди туземных племен Суматры, — о ней сообщил тот же номер вашей газеты, — не стоит в какой-либо связи с предполагаемым мною космическим изменением, на которое, быть может, именно эти народы реагируют легче, чем европейцы? На этот вопрос нельзя пока ответить ни „да“, ни „нет“. Тем не менее тот, кто не мог бы понять, что это в научном смысле возможно, был бы, поистине неисправимым дураком.
С совершенным почтением
Джордж Эдуард Челленджер, Ротерфилд.— А ведь письмо в самом деле чрезвычайно волнующее! — заметил, призадумавшись, Мак-Ардл и вставил сигарету в длинную стеклянную трубку, служившую ему мундштуком. — Какого вы мнения на этот счет, мистер Мелоун?
К стыду своему, я должен был признаться, что решительно ничего не знал об этом спорном вопросе. Что такое, прежде всего, фраунгоферовы линии? Мак-Ардл был в это посвящен редактором нашего научного отдела и достал из письменного стола две многоцветные спектральные ленты, весьма похожие на те, которыми украшают свои кепи молодые честолюбивые члены крикет-клубов. Мак-Ардл показал мне черные линии, пересекавшие параллельно ряды цветов — красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового.
— Вот эти темные полосы и называются фраунгоферовыми линиями, — сказал он. — Все цвета в совокупности — это и есть свет. Всякий свет, дробясь сквозь призму, дает эти цвета — и притом всегда одни и те же. Дело, стало быть, не в цветах. Определяющее значение имеют линии, потому что они изменяются смотря по тому, какое тело излучает свет. Эти-то линии, обычно совершенно отчетливые, за последнюю неделю расплылись, и астрономы не могут столковаться насчет причины этого явления. Вот вам фотография этих расплывшихся линий. Завтра она появится в нашей газете. До сих пор публика ведь этим не интересовалась, но теперь, по-моему, она сильно переполошится под влиянием письма Челленджера в «Таймсе».
— А при чем тут Суматра?
— Да, расстояние, в самом деле, велико от расплывающихся в спектре линий до больных туземцев на Суматре. Но Челленджер уже доказал нам однажды, что его утверждения имеют почву под собою. К этому присоединяется еще то, что, согласно только что полученной из Сингапура телеграмме, внезапно погасли маяки в Зондском проливе. Вследствие этого там, разумеется, сразу же сели на мель два корабля. Все это вместе взятое послужит вам, во всяком случае, достаточным материалом для интервью с Челленджером. И если вы у него действительно что-нибудь разузнаете, пришлите нам столбец для утреннего выпуска.
Я простился с Мак-Ардлом. На лестнице я услышал, как в приемной называли мое имя. Это был посыльный, принесший мне телеграмму, которая прибыла на мой адрес в Стритем.
Телеграмма была мне послана именно тем человеком, о котором только что мы говорили, и гласила:
МЕЛОУНУ, 17, ХИЛЛ-СТРИТ, СТРИТЕМ.
ПРИВЕЗИТЕ КИСЛОРОД.
ЧЕЛЛЕНДЖЕР.«Привезите кислород!» Я вспомнил, что профессор отличается юмором слона, подстрекающим его иногда к самым неуклюжим и неловким остротам. Не была ли это одна из тех шуток, от которых он потом всегда разражался таким, похожим на рев, неистовым хохотом, что глаза у него совершенно исчезали — по той простой причине, что тогда и лица его не было видно, а только страшно разинутая пасть и трясущаяся косматая борода? При этом его ничуть не охлаждали серьезные и неподвижные лица окружающих.
Я несколько раз перечитал телеграмму, но не нашел никаких признаков, которые бы указывали на ее шуточный характер. Очевидно, это было все же серьезное поручение, правда, весьма странного свойства. Во всяком случае, я и не подумал о том, чтобы уклониться от исполнения его желания, несомненно вызванного вескими соображениями. Быть может, он собирался произвести какой-нибудь важный химический опыт, быть может… Ну, да ведь не мое было дело размышлять о том, для чего ему понадобился кислород. Моя задача была — раздобыть его.
У меня еще было в распоряжении около часа до отхода поезда. Я нанял поэтому такси, предварительно узнав из телефонного справочника адрес одного кислородного завода на Оксфорд-стрит, и велел отвезти себя туда. Когда я подъехал к заводу, навстречу мне из ворот вышли два молодых человека, с трудом тащившие железный цилиндр и поднявшие его в автомобиль, который ждал их на улице. За их работою наблюдал один старик и при этом поругивал их визгливо и насмешливо. Неожиданно он повернулся ко мне. Эти резкие черты и козлиная бородка не допускали ошибки. Сомнения не было: передо мною стоял мой старый сварливый спутник профессор Саммерли.
