Роджер Желязны - Этот бессмертный
– Стоп, минуточку, — сказала она. — Двадцать лет? Десять лет?
Я почувствовал внезапную слабость.
– Тебе же еще нет и тридцати.
Мне стало еще хуже. Я помолчал немного и сказал:
– Ну, понимаешь, я, в общем, человек довольно скрытный, и как-то не случилось тебе об этом сказать… Кстати, сколько тебе лет, Кассандра?
– Двадцать.
– Угу. Значит… я примерно вчетверо старше тебя.
– Не понимаю.
– Я тоже не понимаю. И доктора не понимают. Я просто остановился где-то между двадцатью и тридцатью и остался таким, как есть. Мне кажется, что это, ну, что ли, одно из проявлений моей индивидуальной мутации. Это имеет значение?
– Не знаю… Да, имеет.
– Для тебя не имеет значения моя нога, и то что я такой волосатый, и даже мое лицо. Почему тебя беспокоит мой возраст? Везде, где нужно, я вполне молодой.
– Именно это мне и не все равно, — сказала она не допускающим возражений тоном. — А если ты никогда не состаришься?
Я закусил губу.
– Рано или поздно, придется.
– А если поздно? Я люблю тебя. И я не хочу стать старше тебя.
– Ты проживешь до ста пятидесяти. И потом, есть С-процедуры. Ты их сделаешь.
– Но это не поможет мне остаться такой молодой, как ты.
– Я на самом деле не молодой. Я родился старым.
Но это тоже не сработало. Она заплакала.
– Впереди еще годы и годы, — сказал я ей. — Кто знает, что за это время случится?
От этих слов она заплакала еще сильнее.
Я человек импульсивный. Мои мозги обычно работают хорошо, но такое впечатление, что они это делают уже после того, как я что-нибудь скажу — а тем временем я успеваю сделать невозможным продолжение разговора.
Это одна из причин, по которым я предпочитаю иметь компетентных сотрудников и хорошую радиосвязь, а сам по большей части отсутствую.
Есть, однако вещи, которые нельзя перепоручить.
Поэтому я сказал:
– Но подожди, в тебе же тоже есть что-то от людей из Горячих Мест. Мне потребовалось сорок лет, чтобы понять, что мне нет сорока. Может быть, и ты такая же. Я ведь родился как раз в этих краях…
– Ты знаешь еще какие-нибудь случаи, похожие на твой?
– Ну…
– Нет, не знаешь.
– Нет, не знаю.
Помню, что в тот момент мне захотелось снова оказаться на своем корабле — не на блестящем красавце, а на старой калоше «Златой Кумир», там, в бухте. Помню, мне хотелось снова войти на нем в гавань, и увидеть там Кассандру в тот первый сверкающий миг, и иметь возможность снова начать все сначала — и либо сказать ей все прямо тогда, либо дотянуть до расставания, держа язык за зубами насчет своего возраста.
Мечта была прекрасна, но, черт возьми, медовый месяц закончился.
Я подождал, пока она перестанет плакать, почувствовал на себе ее взгляд и подождал еще немного.
– Все в порядке? — спросил я наконец.
– В порядке, спасибо.
Я взял ее безвольно опущенную руку и поднес к губам.
– Розовоперстая, — прошептал я, а она отозвалась:
– Может быть, это и неплохо, что ты уедешь, хотя бы на время… — тут снова налетел бриз, сырой и знобящий, и чья-то рука — моя или ее, не знаю точно — вздрогнула. Листья тоже вздрогнули и посыпались нам на головы.
– Ты ведь прибавил себе лет? — спросила она. — Ну хоть немножко?
Тон был таков, что я счел за лучшее согласиться и честно ответил:
– Да.
Она улыбнулась в ответ, несколько уверившись в моей человеческой природе.
Ха!
Так мы и сидели, держась за руки и созерцая утро. Через некоторое время она стала напевать. Это была грустная песня — баллада, сложенная много веков назад. История о молодом борце по имени Фемоклес, не знавшем поражений. Он стал считать себя величайшим из живущих борцов. Наконец он прокричал свой вызов с вершины горы; оттуда до богов было рукой подать, и они не замедлили с ответом: на следующий день в селение верхом на закованной в броню громадной дикой собаке явился хромой мальчишка. Они боролись три дня и три ночи — Фемоклес и мальчишка — и на четвертый день мальчишка сломал ему хребет и бросил его на поле. Там, где пролилась его кровь, вырос цветок — Эммет называет его вурдалаком. Это лишенный корней цветок-кровопийца. Ночами бродит он, крадучись, и ищет погибшую душу мертвого борца в крови своих жертв. Но душа Фемоклеса покинула Землю, и он обречен вечно продолжать поиски. История, конечно, попроще, чем у Эсхила, но и мы уже попроще, чем когда-то, особенно люди с Материка. Кроме того, на самом деле все было не так.
– О чем ты плачешь? — вдруг спросила она.
– Я думаю о том, что было изображено на щите Ахилла, — ответил я, — и о том, как ужасно быть дрессированным зверем. И я вовсе не плачу: на меня с листьев падают капли.
– Пойду сварю еще кофе.
Она возилась с кофе, а я мыл чашки и просил ее позаботиться о «Кумире», пока меня не будет — чтобы его поставили в сухой док, если я за ней пришлю. Она сказала, что сделает.
Солнце в небе поднималось выше, и через некоторое время со двора старого Алдонеса, гробовщика, послышался стук молотка. Цикламены проснулись, и бриз принес к нам с полей их аромат. Высоко над головой, как дурное предзнаменование, скользил по небу вампир, направляясь к материку.
У меня чесались руки взять тридцать шестой калибр, бабахнуть и посмотреть, как он будет падать. Но единственное огнестрельное оружие, о котором я знал, было на борту «Кумира», и мне оставалось только смотреть, как он исчезает из виду.
– Говорят, что они родом не с Земли, — сказала Кассандра, глядя, как он летит, — их привезли с Титана для зоопарков и всего такого.
– Так и есть.
– …А во время Трех Дней они вырвались на волю, одичали и стали крупнее, чем были там — в своем родном мире.
– Я раз видел одного с размахом крыльев тридцать два фута.
– Мой двоюродный дед как-то рассказал мне историю, слышанную им в Афинах, — продолжала она, — про человека, который убил одного такого без всякого оружия. Тот напал на него с крыши дока, на которой он стоял — дело было в Пирее — а человек голыми руками сломал ему шею. Они упали в бухту с высоты сотни футов. Человек выжил.
– Это было очень давно, — припомнил я, — еще до того, как Управление начало кампанию по истреблению этих тварей. Тогда их было гораздо больше, и они были наглее. Теперь-то они сторонятся городов.
– Насколько я помню, того человека звали Константин. Это не мог быть ты?
– Его фамилия была Карагиозис.
– Ты Карагиозис?
– Если тебе так хочется. А что?
– Дело в том, что именно он основал ретурнистскую[1] Сеть в Афинах, а у тебя очень сильные руки.
– Ты ретурнистка?
