Игорь Денисенко - Дом
Эти слова произвели отрезвляющее действие. Прохожие словно очнулись, и заспешили по своим неотложным делам. Остались лишь юнцы, и те откатили назад, к стене рядом стоящего дома. Хантер ссутулился и шмыгнул в открытые двери маленького магазина, приютившегося на первом этаже здания. Оттуда, через витринное стекло, он продолжил наблюдать за происходящим. И видел, как приехала машина с санитарами. Когда труп перевернули на спину, стало видно грязное лицо с отпечатком асфальта и удивленным застывшим взглядом. Хантер равнодушно опознал в нем «Шурави». Шурави был коллегой Хантера. Кто и за что дал ему такое прозвище он не знал, но сам Шурави не был азиатом по национальности, и никакого отношения к суверенному Афганистану не имел. Хотя, кто знает…,кто знает. Общение между коллегами в конторе не приветствовалось. Может поэтому у них специально нагнеталась атмосфера соперничества и нездоровой зависти. Меж тем, труп Шурави унесли. Пресытившийся фотограф, спрятав свою камеру, паковал тяжелый тупой предмет служивший орудием убийства. Он все это время валялся неподалеку от трупа. Это был старый газовый ключ.
***
Свой день рождения патологоанатом Бахтиаров праздновал широко и по-восточному богато. Достархан был, как говорится, на высоте. Было огромное блюдо с бешбармаком, на котором поверх тонких раскатанных лепешек возлежали куски молодой телятины и сочной ароматной домашней колбасы — «шужук», изготовленной из конского мяса, которую ему прислали родители из далекого Казахстана. Была копченая колбаса «казы», из той же конины, но из лучшего, отборного мяса ребер. Были забавные колобки, жаренные в кипящем масле, под чудным названием баурсаки. Был хрустящий хворост, обсыпанный сахарной пудрой. Были разнообразные орехи кешью, фундук, миндаль. А ещё было огромное количество водки, которой не хватило. То ли из-за обильной и жирной еды. А жир, как известно, покрывает пленкой стенки желудка и усвоению алкоголя препятствует. То ли из-за старинной поговорки, что много водки не бывает. И поэтому торжество закончили спиртом. И от этого спирта, родного и до боли знакомого у напарника Бахтиарова патологоанатома Мухина ужасающе сохло во рту и на душе. А ещё по нему сохла завотделением Куликова. Её многозначительные взгляды и намеки, которые она кидала во время застолья, могли и мертвого расшевелить и подвинуть на подвиги. Но не Мухина. Мухин к тому времени был уже в том состоянии, которое называлось «нас не догонишь».
И вот Мухин сидел и лечил свой изможденный после вчерашнего организм жирной горячей сурпой с перцем. Пятьдесят грамм спирта для облегчения он уже принял, а теперь дул на кисюшку с говяжьим бульоном и думал о том, какой всё-таки Бахтиаров сволочь.
Нет, он конечно парень замечательный, добрый, щедрый. Но вместо того, чтобы похмелить напарника взял на сегодня отгул. А Мухину предстояло целый день страдать одному. Ну не пить же ему с санитарами? До такого, уважающий себя специалист не опускался. Входные двери в морге с визгом открылись и хлопнули.
Визг отдался в голове волной боли. Ах, чтоб тебя!
— Николаич! Принимай жмурика!
Санитары занесли «пациента». Мухин, превозмогая головную боль, заставил себя подняться и выйти из бытовки.
— И какой будет диагноз шеф? — спросил Коля, широко и жизнерадостно улыбаясь. Показывая желтые от никотина зубы.
Взглянув на кровавое месиво вместо головы, Мухин сказал:
— Пиши. Черепно-лицевая травма.
— А может черепно-мозговая?
— Потерпевший на день рождение жены привел любовницу. Какие тут мозги? Пиши, черепно-лицевая…
Санитары заржали.
***Бывают в жизни события, которые запоминаются надолго. Будь то первая любовь, первый поцелуй, первый курс, первая зарплата, свадьба, рождение ребенка. Может потому они запоминаются надолго, что человек периодически их вспоминает, подпитывается ими, как дарящими радость и поднимающими настроение. То, что произошло в жизни Семена и запомнилось им навсегда, к этой категории воспоминаний не относилось. А относилось совсем к другим воспоминаниям, которые хотелось забыть, но забыть было невозможно. Наступала ночь и его опять мучили кошмары. Ему снова и снова слышался этот ужасающий грохот. Снова дом его опять сотрясался под натиском непреодолимой силы. Оконные стекла дрожали в истерике. Испуганно позвякивала посуда на кухне. Книжный шкаф шатался как пьяный и ронял книги. Стены из соснового бруса трещали. Словно кто-то неведомый гигантской дланью вырывал его с корнем. Порой ему даже виделся этот злобный великан. И он, силясь разглядеть черты его лица, видел только белые острые скалы, выступающие из тумана. Догадываясь, что это зубы, Семен просыпался в холодном поту.
А ведь как хорошо всё начиналось. Получив большой заказ на оформление гостиницы.
А это была и мозаика в холле, и настенные росписи, и лепнина, и пейзаж в каждый номер.
В целом по договору выходила приличная сумма. Взявшись за выполнение работы втроем с друзьями, Семен Пихтов через какое-то время остался один. Получив большую часть заработанных денег, друзья испарились. Хорошо, хоть грандиозные работы по самому зданию были закончены. Но незатейливые пейзажи легли целиком на Семена. Что впрочем, его не особо удручало. Единственное, что омрачало его существование так это внезапно пропавшие друзья-товарищи. Впрочем, он к такому почти привык, и не удивлялся. Было уже такое в его жизни. Было.
Однажды, проснувшись поутру с хмельной головой, он обнаружил, что совершенно один. Жена его бросила. Собрала вещи и исчезла, не оставив ни записки, ни единой своей вещи. С тех пор он её и не видел. Ни её, ни своей дочери Анастасии, которой нынче шел уже шестнадцатый год. И Семен решил изменить свою жизнь. Он бросил пить совсем. Что для творческого человека почти невозможно, а для художника просто немыслимо. После этого «судьбоносного» поступка жена не вернулась, но значительная часть друзей потеряла к его персоне всяческий интерес. Зато Семен почти перестал мучиться «непризнанной гениальностью», и топить её в омуте алкоголя. Появились деньги, которые он стал откладывать. А потом неожиданно для себя пустил на строительство дачи. И пока шло это строительство, Семен был счастлив. Всё было, наконец так, как он хотел. И маленькое крылечко с козырьком и точеными балясинами. И камин с мраморной полкой и коваными дверцами. И витая лестница на второй этаж — мансарду, полностью занятую под мастерскую. И застекленный скат на крыше. Ведь ничего нет лучше, чем писать при естественном солнечном свете. И уютная кухонька с прекрасной плитой, грилем, и старым дореволюционным буфетом, купленным у соседки Клавдии Ивановны за смешные деньги. И большая спальня с широкой и мягкой кроватью. Кровать, пожалуй, единственное, что осталось невостребованным. Не привык Семен спать на кровати один. Поэтому спал он либо на диванчике в мастерской, либо на первом этаже, на диване у камина. Заглянет, бывало в спальню, недоуменно покрутит головой, вытрет пыль, вымоет пол и закроет до следующей уборки.
