Николай Чадович - Поселок на краю Галактики
«Москва, Президиум Академии наук. Срочно прошу выслать авторитетную комиссию для выяснения природы загадочных человекообразных существ…»
— Валерий Михайлович, — сказала почтовая барышня, обреченно глядя куда-то в пространство, — не буду я этого передавать. Что хотите со мной делайте — не буду. В первый раз, когда вы такое написали, аппарат сломался. В другой раз — электричество на целый день пропало, а дизелист наш пьяным оказался. Хотя до этого в рот не брал. А в прошлом месяце, помните, я уже печатать начала, когда про Витеньку моего из больницы сообщили. — Она всхлипнула. — Только-только выписался… Простите, Валерий Михайлович…
Баловнев сложил телеграмму вчетверо и спрятал в нагрудный карман. Спорить и доказывать что-то он не собирался. По лицу телеграфистки было видно, что она находится на грани истерики.
— Извините, — пробормотал он. — Может, когда в другой раз зайду.
В приемной поселкового Совета стрекотала пишущая машинка, и уже по одному звуку — дробному и энергичному, как сигнал «Общий сбор», — можно было догадаться, что работает на ней виртуоз копирок и клавишей.
Секретарша Яня свою работу знала, с посетителями была неизменно вежлива, а если убегала в магазин или парикмахерскую, то никогда не забывала отпроситься. Единственным недостатком Яни было то, что сам факт ее присутствия совершенно размагничивал посетителей поссовета — суровых, измученных руководящей работой и материальной ответственностью мужчин. Всякие проблемы с планом, запчастями и топливом сразу вылетали у них из головы. Глядя на Яню, хотелось вспоминать молодость, совершать опрометчивые поступки и декламировать Есенина.
— Здравствуйте, Янечка, — сказал Баловнев, кивая на обитую коричневым дерматином дверь председательского кабинета. — У себя?
— Только что пришел. Заходите. — От Яниной улыбки вполне можно было сойти с ума, но Баловнев догадывался, что улыбка эта никому персонально не предназначена и носит, так сказать, чисто служебный характер.
Окна кабинета были еще плотно зашторены. Председатель — мужик молодой и быстрый в движениях, с институтским значком на лацкане вельветового пиджака — разговаривал по телефону. Придерживая трубку левой рукой, он правой строчил какую-то бумагу. Вторая трубка, снятая с рычагов, лежала рядом и что-то неразборчиво бормотала.
Не прерывая своего занятия, он указал Баловневу на свободное кресло. Телефонный разговор состоял почти из одних междометий:
— Да… Да… Хорошо… Ого!.. Нет… Обеспечим… Да… Нет… Нет… Решим… В кратчайший срок!.. Да… Нет… Да… Приму меры… Да… Нет… Возьму под контроль… Да… Нет… Конечно… Сложные климатические условия… Да… Обложные дожди… — Машинально глянув на шторы, сквозь которые пробивались горячие, ослепительные, почти лазерные лучи, он спохватился: — Говорю, кончились дожди!.. Сушь!.. Зерно в валках пересыхает… Нет… Обязательно… И вам всего доброго! — Рука его еще не донесла трубку до аппарата, а взор уже обратился на Баловнева.
— Что же ты, дорогой, делаешь? Весь район хочешь без транспорта оставить? Уборочная в разгаре! Сколько человек вчера прав лишил?
— Я не лишаю. На это административная комиссия имеется.
— Комиссия! Молодой ты, а по старинке работаешь! Веяний времени не ощущаешь! Людей не наказывать надо, а воспитывать… Ты по делу ко мне? Тогда пойдем. По дороге все изложишь. Времени, понимаешь, ни минутки!..
— Я к вам по такому вопросу… — начал Баловнев, едва поспевая за председателем.
— Ты только посмотри! — прервал его тот. — Улица бурьяном заросла! Мусор на проезжую часть высыпают! Чтоб сегодня же на всех нарушителей протоколы были за антисанитарию! Не смотришь за своим хозяйством, Михайлович!
— Хозяйство наше общее. За порядком на улице и вы можете проследить. Мое дело, чтобы пьяницы на заборах не висели.
— Шиманович! — закричал председатель в чье-то раскрытое окно. — Привезли вам дрова?
— Спасибо, родимый, — донесся из-за занавески старческий голос. — Только я березы просила, а мне осины, отвалили.
— Не выросла еще, значит, береза… Так что там за дело у тебя?
— Я вам уже говорил однажды. Ну, про этих… подозрительных… которые под людей маскируются. Не наши, в общем…
— Ну да! Шпионы иностранные! Рецепт бутербродного масла хотят выкрасть. Почему, кроме тебя, их никто не видит?
— В том и загвоздка. Надо, чтобы вы от своего имени в высшие инстанции обратились.
— Но ведь приезжала к тебе комиссия! Доктор наук даже был.
— А-а, — Баловнев безнадежно махнул рукой. — С комиссией тоже ерунда получилась. Не успели чемоданы распаковать, как все гриппом заболели. Да еще в тяжелой форме.
— Слушай, Михайлович, я по убеждению материалист. Привык своим глазам верить. Ничего такого, о чем ты говоришь, не замечал. Посмешищем быть не хочу и тебе не советую. Ты инопланетян ловишь, а в поселке другие чудеса творятся. Калитки ночью снимают. Самогон появился. Притон в каком-то доме устроили. Командированных обдирают в карты.
— Факты эти мне известны. К калиткам, кстати, ваш племяш Витька причастен. Самогонщиков я накрыл. И с притоном разберусь. Ниточка есть. Хотя в этом вопросе и ваша помощь потребуется.
— Когда я отказывался! Так говоришь — Витька? Надеру уши сопляку! Да, вот еще что! Чуть не забыл. Звонили из отдела культуры. Завтра лектор к нам приезжает. Писатель-фантаст. Ты вечерком загляни в клуб. Насчет, порядка поинтересуйся… и вообще… спроси совета. Ему всякие чудеса — хлеб насущный. Уж он-то разглядит. Было бы что! Фамилию я на бумажке записал. На вот, возьми.
— Не обещаю, — сказала заведующая библиотекой, — хотя произведения этого писателя в нашем фонде есть. Но на фантастику сейчас такой спрос!
Однако вопреки ее опасениям толстая, как пачка стирального порошка, книга оказалась на месте. Судя по незатертой обложке, бестселлером у местных читателей она не слыла.
Придя вечером домой, Баловнев наспех перекусил и засел за чтение с такой же добросовестностью, как если бы перед ним был уголовно-процессуальный кодекс или сборник нормативных актов. К любому печатному слову он питал уважение с детства, и если встречал, к примеру, в каком-нибудь рассказе фразу: «В его рту тускло сверкнул золотой зуб», то сразу понимал, что речь, несомненно, идет о мерзавце.
Книга повествовала о том, как профессор Сибирцев, космонавт Волгин, девушка Валя, пионер Петя и собачка Тузик отправились в путешествие к планете Плутон. Поводом для экспедиции явилось смелое предположение профессора, что всем известный храм Василия Блаженного является ни чем иным, как памятником, оставленным на Земле инопланетной цивилизацией (восемь периферийных куполов — планеты, девятый, центральный — Солнце, а поскольку одного купола-планеты недостает, им может быть только таинственный Плутон, попавший в пределы Солнечной системы никак не раньше двадцатого века). В пути отважные звездоплаватели совершили множество замечательных открытий, а со встречного астероида сняли малосимпатичного гражданина неопределенного возраста. Как выяснилось впоследствии, это был диверсант из заморской страны Бизнесонии и, одновременно, секретный агент кибернетических феодалов с планеты Элц. Воспылав черной страстью к чистой девушке Вале, он тут же принялся творить всякие зловредные козни, однако стараниями пионера Пети и песика Тузика был разоблачен в середине третьей части. Роман заканчивался тем, что электронные тираны с планеты Элц потерпели сокрушительное поражение, профессор Сибирцев блестяще доказал все свои гипотезы, космонавт Волгин и девушка Валя сочетались законным браком, а пионер Петя без троек закончил пятый класс (хотя согласно теории относительности, должен был отстать от своих одноклассников по меньшей мере лет на десять).
