Игорь Забелин - Пояс жизни
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРАВО НА ПОДВИГ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В августе 198… года, в пятницу, по широкой лестнице уже опустевшего здания Совета Министров спускались два пожилых человека. День простоял знойный, безветренный, за окнами жарко светило солнце, но в коридорах и вестибюлях веяло прохладной речной свежестью, пахло луговыми травами, хотя кондиционные и освежительные установки были выключены часа полтора назад, сразу после окончания рабочего дня. И оба человека, — загорелые, в белых с отложными воротниками рубашках, в узких брюках из легкой немнущейся ткани, — казалось, проводили все свое время среди лесов и лугов и лишь ненадолго зашли сюда, под высокие своды здания Совета Министров. Один из них, — астронавт Батыгин, — был почти на голову выше своего худощавого, с тонким костистым лицом спутника — президента Академии наук и заместителя председателя Совета Министров Леонова. Пройдя по пустым залам и коридорам, они вышли в большой внутренний двор, — асфальтовые дорожки перемежались там с газонами и цветниками, а вдоль ограды, скрывая улицу и соседние дома, зеленели огромные вязы.
И Батыгин и Леонов жили в пригородном академическом поселке и полетели туда вместе.
За штурвал вертолета сел Леонов. Часы пик в Москве уже кончились, и геликоптер одиноко повис в воздухе над крышами многоэтажных домов. Немногим ранее в воздухе было бы тесновато: небольшие вертолеты деловито сновали над городом, неохотно уступая дорогу более крупным транспортным, а выше, во втором ярусе, пролетали тяжелые грузовые машины; одноместные милицейские вертолеты, с красными полосками вдоль корпуса, неподвижно висели на постах, и пилоты-регулировщики строго следили, чтобы над Москвою не нарушались правила воздушного движения.
Батыгин взглянул вниз. Геликоптер пролетал над центральной частью города. Редкие автомобили на огромных скоростях неслись по пустым магистралям. Липы сплелись кронами, и сверху казалось, что серое асфальтовое полотно проложено между двумя рядами высоких зеленых клумб.
За три часа, проведенных в Совете Министров, Леонов и Батыгин успели обсудить все главные вопросы, но и сейчас продолжали думать о них.
— К сожалению, мы не можем забывать, что в Америке наряду с дружественными нам учеными и государственными деятелями, разумно оценивающими действительность, есть и частная Компания по эксплуатации планет, — Леонов сказал это так, будто они с Батыгиным и не прерывали разговора… — Если эти дельцы узнают о вашем замысле…
— Они не узнают о нем, — ответил Батыгин. — Никто, кроме вас и еще нескольких человек, ничего не узнает до тех пор, пока звездный корабль не покинет Землю. Мой полет не включен в программу Международного космического года, и за нами сохраняется право не разглашать целей.
Вертолет давно миновал городскую черту Москвы и летел над широко раскинувшимися городами-спутниками, стокилометровым кольцом окружавшими столицу. Некоторые из них еще достраивались — застывшие краны то и дело попадались внизу.
— Значит, принцип неравномерности, — задумчиво произнес Леонов. — Не думал, что вы найдете ему такое применение. Прочитайте-ка еще разок, как он у вас сформулирован.
— Закон или принцип?
— И то и другое.
Батыгин извлек из сумки небольшую книжку, опубликованную им несколько лет назад, и привычно раскрыл ее на семьдесят восьмой странице.
«Неравномерность движения, взаимодействия, развития предметов и явлений природы есть всеобщий закон, — прочитал он. — Из этого объективного закона природы вытекает методологический принцип — принцип неравномерности:
Для правильного познания окружающей нас природы, для правильного управления природными процессами нужно исходить из того, что предметам и явлениям в природе присуща неодинаковая способность к взаимодействию, развитию, изменениям; что непрерывное обновление и развитие, возникновение и уничтожение в разных предметах и явлениях природы протекает с разной скоростью во времени и пространстве; что накопление количественных изменений и переход их в качественные протекает с разной скоростью в разных явлениях; что, наконец, все эти процессы в одних и тех же явлениях природы протекают с разной интенсивностью, что одни и те же явления природы обладают разной динамичностью в зависимости от условий места и времени».
Батыгин закрыл книгу.
— Особое значение приобретает сейчас и та старая истина, что люди могут быть причиной резкого ускорения или резкого замедления природных процессов, — добавил Батыгин.
— «Причиной резкого ускорения», — повторил Леонов. — Я помню, вы писали о принципе неравномерности еще в молодости…
— Да, он — моя первая любовь в науке. — Батыгин подумал и добавил: — И последняя, наверно. Как видите, на нем основывается мой замысел…
— И вы совершенно убеждены в успехе?
Батыгин пожал плечами.
— Абсолютной гарантии дать не могу, но уверен, что не ошибаюсь. Ведь пока строго не доказаны всего два положения: вероятное развитие планет с разной скоростью (я имею в виду близкие по своей природе планеты) и способность людей ускорять планетарные процессы. Это нам и предстоит окончательно доказать.
— Я верю в успех вашей экспедиции, — сказал Леонов, — верю, несмотря на фантастическую смелость замысла… Но самое, пожалуй, сложное и ответственное — сейчас же начать подготовку второй экспедиции, той, что, по вашему плану, должна вылететь лет через тридцать. Хотелось бы, чтоб возглавили ее те, кто побывает там вместе с вами. Но тридцать лет!.. Даже если с вами полетят двадцатилетние юноши, — к тому времени им будет под пятьдесят…
— Меньше, чем мне, все-таки…
В дачном поселке, загнав вертолет в ангар, Батыгин и Леонов спустились к реке и выкупались. Леонов — худой, с выступающими ключицами и острыми плечами — окунувшись несколько раз, выскочил на берег. А Батыгин ровным спокойным кролем ушел на середину реки. Несмотря на почтенный возраст, он был еще крепок, силен, и плотное тело его не выглядело старческим. Но на берегу, растираясь мохнатым полотенцем, он пожаловался:
— Трудно стало поддерживать спортивную форму. А нужно. Иначе не долечу. Автоматика автоматикой, но и от нас самих потребуется предельное напряжение.
Они продолжили разговор у Батыгина. Дача, которую ему предоставляла на лето Академия наук, стояла на высоком берегу реки Москвы, но реку скрывал яр, и за деревьями виднелся лишь низкий левый берег, занятый совхозными полями и огородами. В раскрытые окна веранды заглядывали ветви вишен с алеющими среди темной зелени плодами; от крыльца к калитке шла выложенная камнем дорожка с желобками для стока воды по краям; по обе стороны от нее густо разрослась сирень.
