Герберт Уэллс - Аргонавты Времени
То же выражение застыло в его глубоко запавших, горевших лихорадочным блеском, серых глазах, над которыми возвышался феноменально высокий и широкий лоб. Лоб больше, чем все остальное, привлекал внимание наблюдателя. Казалось, что он один превышает все вместе взятые размеры других частей его лица. Его высота, морщины и складки, сетка вен — все, казалось, было ненормально увеличено; а под невиданным лбом — глаза, горящие, словно огни в какой-нибудь пещере у подножия холма. Глаза настолько были необычны, что стоило взглянуть на них, как забывалось все остальное. Они придавали лицу незнакомца, довольно красивому, выражение почти нечеловеческое. Гладкие черные волосы, нечесаными прядями свисавшие на глаза, скорее усиливали, нежели смягчали это впечатление. Необыкновенную высоту лба подчеркивал необычный по форме череп гидроцефала. Мысль о чем-то сверхчеловеческом в облике незнакомца, мелькнувшая у наблюдателя, еще более подтверждалась, стоило только взглянуть на его виски. Артерии, пульсирующие там, были отчетливо — до самой мельчайшей — видны сквозь желтоватую кожу. Не удивительно, что, увидев такого человека, чрезмерно поэтичные натуры среди ллиддвуддских кельтов — а таковых было немало — охотно поверили, что он появился в их краях в решете.
Но еще больше сторонников теория волшебного появления незнакомца завоевала после того, как жители Ллиддвудда познакомились с его манерой поведения и образом жизни. Любопытные вскоре обнаружили, что почти во всем привычки нового хозяина Манса не только непохожи на их собственные, но и вообще, пожалуй, необъяснимы — с их точки зрения. Начать хотя бы с незначительного случая с Артуром Прайсом Вильямсом, личностью, известной во всех кэрнавонских кабаках своей обходительностью. Артур попытался однажды — на изысканнейшем кельтском и даже на не менее изысканном английском — вовлечь незнакомца в разговор относительно забитых в Мансе окон. Однако он потерпел полное поражение. Хитроумные предположения, прямые вопросы, предложения помощи, намеки на порядок, шутки, насмешки, оскорбления и, наконец, вызов на бой (который, правда, был выкрикнут весьма неуверенно из придорожных кустов) — все осталось без ответа. По-видимому, Артура просто не слышали... Метательные снаряды — даже это использовал Артур как средство знакомства — не произвели никакого впечатления, и собравшаяся толпа была вынуждена разойтись, ни удовлетворив любопытства, ни подтвердив подозрений.
Позже темная фигура незнакомца неожиданно показалась на горной дороге к Ллиддвудду. Он шел без шляпы, его шаг был такой широкий, а лицо такое решительное, что Артур Прайс Вильямс, узрев его через распахнутые двери кабачка «Свинья и Свистулька», струхнул не на шутку и прятался за печкой в кухне до тех пор, пока тот не прошел мимо. Дикий страх перекинулся в школу: выходившие в то время ученики бросились обратно в классы, словно листья, подхваченные ветром.
Ничего страшного, однако, не случилось. Незнакомец просто искал продуктовую лавку. Выйдя оттуда нагруженный пакетами, кульками, связками и черной бутылью, он с прежней скоростью возвратился в Манс. В лавке он просто называл то, что ему нужно — только названия продуктов, и никаких разъяснений, вежливости или требования. Можно было подумать, что он не слышал ни простодушных замечаний хозяина лавки о погоде, ни его попыток хоть что-нибудь узнать о своем покупателе. Тем не менее, он не был глухим, а прекрасно слышал каждое слово, если только оно имело прямое отношение к покупкам. Поэтому после его посещения лавки во все стороны полетели слухи о том, что хозяин Манса намерен избегать всякого общения с людьми — исключая, конечно, самого необходимого.
Так прошло несколько дней. Незнакомец жил все той же таинственной жизнью в разваливающемся доме пастора. Жил он по-прежнему один, без помощников и слуг, а спал, по общему мнению, на наспех сколоченных деревянных нарах. Он сам готовил себе пищу — а, возможно, питался всухомятку. Все эти обстоятельства, соединенные со старым преданием об отцеубийстве в Мансе, еще более углубили пропасть между вновь прибывшим и местным обществом. Теперь его самого стали избегать и теперь он стал жить действительно вдали от людей, чего, очевидно, и добивался.
Было единственное «но», которое отрицало последнюю гипотезу. С некоторых пор на старую ферму начали прибывать корзины с причудливо изогнутой стеклянной посудой, ящики с медными, бронзовыми и стальными инструментами, огромные мотки проволоки, разные приборы непонятного назначения из железа и огнеупорных глин, кувшины, бутыли, склянки — сосуды с черными и красными этикетками «яд»: гигантские тюки с книгами и рулоны картона, поднять которые было под силу разве только Гаргантюа. Все это непрерывным потоком привозилось в Ллиддвудд откуда-то издалека и предназначалось новому обитателю Манса.
Мистер Пью Джонс после долгого и внимательного изучения — по всей видимости китайских — надписей на этих посылках, все же выяснил, что незнакомец был «Мистер Моузес Небогипфель, Д-р Ф…[2], Чл. К. О...[3], СЗЖД[4]оплачено». Услышав о подобном имени, ллиддвуддцы — особенно та их часть, которая объяснялась на чистом кельтском языке — почувствовали, что их подозрения оправдываются. Все эти посылки, набитые не пригодными ни для одного доброго христианина предметами, внушали мысль о их дьявольском происхождении и назначении. Общество чувствовало при их виде смутный страх и откровенное любопытство. Последнее чувство чрезвычайно возросло после двух событий, одно из которых было необыкновенным, а второе, последовавшее за ним, было еще необыкновеннее. Подробный рассказ об этих событиях, произошедших в Мансе, и помещается ниже.
Первое из них случилось пятнадцатого мая, в среду,— в день, когда ллиддвуддские прихожане кальвинистской церкви отмечали какой-то свой ежегодный памятный день. По установившемуся уже обычаю прихожане соседних селений стекались толпами в Ллиддвудд. Праздник начался с молитв, потом на сцену выступили более материальные вещи. Тут появился пирог со сливой, и бутерброды, и чай с ромом; потом игры и заигрывания, и неизбежный мяч, и еще более неизбежные разговоры о политике. Около половины девятого вечера веселье стало убывать, а толпа редеть. К девяти многочисленные парочки и группы потянулись по холмистым Ллиддвуддской и Рстогской дорогам.
Стояла тихая теплая ночь: в такие ночи кажется глупой неблагодарностью к Небесам сидеть при свете ламп или газа. Не меньшая неблагодарность — спать в такие ночи. Небо над головой было глубокого синего цвета; оно как бы светилось изнутри, а на переливающейся темными волнами западной стороне небосклона загорелась золотым светом первая вечерняя звездочка. Чуть заметная заря на северо-северо-западе указывала место, с которого покинул Землю уходящий день.
