Иван Ефремов - Библиотека современной фантастики. Том 1. Иван Ефремов
То же самое можно сказать и о популяризаторских задачах НФ, вернее, о смешении двух понятий: научно-фантастической и научно-популярной литературы. Это идет со времени Жюля Верна, объединявшего в своем лице в силу ряда исторических причин популяризатора науки и научного фантаста. В дальнейшем эти отрасли литературы резко размежевались. Популяризаторское направление в НФ в нате время не является ведущим. На первый план выдвигаются социально-психологические, этические или философские проблемы. Фантастические положения позволяют создавать необычные коллизии и доводить конфликты до самого высокого накала. Современные писатели все чаще используют фантастический замысел не для обоснования тех или иных гипотез, а в качестве литературного приема, облегчающего постановку и решение определенных идейных и художественных задач.
Конечно, мы не хотим этим сказать, что НФ утратила познавательную ценность. Она сохраняется в более широком смысле почти во всех произведениях, пусть даже и не преследующих специальных популяризаторских целей. Ведь и фантастическое допущение, используемое лишь в качестве художественного приема, обычно соответствует современному уровню научного мышления и все сюжетные мотивировки связываются так или иначе с преобразующей природу, общество и самого человека научно-технической деятельностью.
Поэтому мы не можем присоединиться к мнению некоторых писателей и критиков, считающих, что из трехчленного понятия “научно-фантастическая литература” следует изъять ради “свободы действий” и модернизации самого термина первое слово. В таком случае пришлось бы стать на точку зрения американского библиографа Блейлера, который не делает никаких различий между НФ и фантастикой вообще. В его “Каталоге фантастической литературы” рядом с книгами Эдгара По и Жюля Верна, Конан-Дойла и Уэллса перечислены романы Хаггарда и Верроуза, социальные утопии Мора и Кампанеллы, “Фауст” Гёте и сказки Гауфа, “Путешествия Гулливера” и “Приключения Мюнхгаузена”, философские повести Вольтера и романы Анатоля Франса и т.д.
В мировой литературе изображение невозможного, выходящего за пределы реальности фактически существует с тех пор, как существует сам человек. Но разве не отношение писателя к науке определяет особенности современной фантастики и ее отличия от фантастики прежних времен? Разве можно поставить в один ряд мифы и сказки с рассказами Азимова и Брэдбери, роман Рабле и новеллы Гофмана — с книгами Ефремова и Стругацких? Если мы оставим слово “фантастика” и отбросим — “научная”, то смешаем фантастов всех времен, всю мировую фантастическую литературу от глубокой древности до наших дней и потеряем возможность дифференцировать разные виды и разные типы фантастики.
Читая произведения советских и зарубежных писателей-фантастов, сталкиваешься с чрезвычайно широким диапазоном тем, художественных решений и творческих приемов. В этом смысле НФ, чем больше о ней думаешь, кажется все более сложной и многоликой. Она успешно использует любые литературные жанры — от социальной утопии и политического памфлета до реалистического романа и психологической новеллы, от философской драмы и киносценария до сатирического обозрения и сказочной повести. Отсюда легко заключить, что особенности НФ характеризуются не внешними жанровыми признаками (слово “жанр” можно применить только в условном смысле), а внутренним содержанием, идейным наполнением, целенаправленностью самого замысла.
Современная фантастическая литература воплощает в себе и надежды и тревоги человечества: мечту о светлом будущем и предупреждение о грозящих бедах и катастрофах. Отсутствие жизнеутверждающих идей нередко приводит — мы имеем в виду западную литературу — к злобному, человеконенавистническому пасквилю или к откровенному эскапизму — бегству от действительности в иллюзорный мир.
В лучших своих проявлениях НФ всегда злободневна, связана с волнующими проблемами современности, хотя эту связь иной раз и нелегко уловить. Фантастический образ по природе своей гиперболичен, основан на большем или меньшем преувеличении реальных возможностей. Если он используется не в иллюстративных целях, то открывает второй план — иносказание, аллегорию. И как бы фантастический образ ни отклонялся от эмпирической жизненной правды, он требует соотношения с действительностью.
Творчество писателя-фантаста в той же мере развивается по законам теории отражения, как и любой другой вид художественного творчества. В конечном счете содержанием фантастического образа всегда остается реальный мир. Напомним слова Ленина: “Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (=понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвенный акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни…”
Теория отражения поясняется обычно примерами, взятыми из художественной практики писателей-реалистов. В этой связи нам кажется уместным привести в качестве иллюстрации признание Рэя Брэдбери: “Все персонажи в моих произведениях, — пишет Брэдбери, — это я. Они — мои зеркальные отображения, удаленные и перевернутые после трех или дюжины преломлений”.
Фантастика всеобъемлюща и, по существу, безгранична, как безграничен творящий разум. Лимитируют ее лишь разные способы восприятия действительности в борьбе прогрессивных и реакционных идеологий. При отборе и оценке произведений, кроме их непосредственных литературных достоинств, критерием служит для нас “все, что способствует расцвету человеческой личности, расширяет ее кругозор, воодушевляет высокими идеалами, возвышает ее морально и интеллектуально, совершенствует эстетическое восприятие окружающего, помогает острее видеть добро и зло в мире и острее реагировать на них, словом, все, что возвышает истинно человеческое в человеке…” (“Правда” от 21 февраля 1965 г.)
Если подойти с этим широким критерием к современной фантастике Запада, то многие книги, принадлежащие перу серьезных писателей, заслуживают пристального внимания. В сумрачных видениях автоматизированного, обесчеловеченного мира, в романах, называемых “предупреждениями” или “антиутопиями”, звучит тревога за судьбы мира и человека, искреннее желание найти выход из тупика, в который завели противоречия капиталистического строя. Но при этом негативное, критическое начало, как правило, подавляет всякие попытки конструктивного подхода к будущему. И несмотря на то, что даже ведущие и самые прогрессивные фантасты Запада не чувствуют движения истории — существующий порядок вещей проецируется и в грядущие веха, — их творчество привлекает стихийным протестом против общественных отношений, уродующих и калечащих человеческую душу. Именно по этой причине величайшие достижения науки и техники воспринимаются чаще всего как непреодолимое зло, как средство еще большего физического и интеллектуального порабощения. Такие тенденции выражены буквально в сотнях повестей и рассказов, написанных за последние годы. Наука здесь служит только поводом. Она создает фон, на котором разыгрывается трагедия “неразрешимых” противоречий человека и общества, человека и техники, человека и кибернетического робота, созданного самим человеком.
