Яна Завацкая - Вернуться домой
- Дегенерат, - проворчал бригаденфюрер. Начальник тюрьмы кивнул.
- Да, безусловно, вы правы, бригаденфюрер. Я надеюсь, у вас нет к нам претензий? - спросил он аккуратно. Высший чин метнул на него взгляд, блеснувший, как пуля в лучах солнца. Выпрямился официально.
- Все, что касается вас и вверенного вам учреждения, оберштурмбанфюрер, вы получите письменно, по обычным каналам. Хайль Гитлер!
На улице двое эсэсовцев подняли костлявое тело заключенного и легко, как бревно, забросили его в темное нутро "Фольксвагена".
Заключенного звали Вернер, все остальное, включая свою настоящую фамилию, он так долго и сильно старался забыть, что это ему почти удалось. По крайней мере, вот так автоматически он ничего даже о себе самом уже вспомнить не мог.
Вернер понимал, что его везут на смерть, и эта мысль не вызывала у него никаких эмоций. Ни малейших. Машина ехала очень долго, временами останавливалась. Однажды у Вернера даже мелькнула мысль, что это странно - зачем его везут так долго? И куда? Не собираются же они выводить его на открытый процесс. И судя по тому, что он слышал из обрывков разговоров, и по тому, как участились бомбежки - сейчас нацистам вообще не до процессов. Ну а пустить пулю в затылок - для этого не нужно везти его к черту на кулички.
Однако всерьез он об этом не думал. Он уже давно ни о чем не думал всерьез.
Наконец машина остановилась. Люди в эсэсовской форме вытащили Вернера наружу. В этот раз его не волокли по земле, а аккуратно поддерживали под локти, и он шел своими ногами. Он увидел обыкновенную городскую улицу - не понять, в каком городе, такие улицы везде бывают, двухэтажный дом в грязно-желтой штукатурке. Конвоиры подхватили его с двух сторон, подняли и таким образом преодолели лестницу на второй этаж.
Бригаденфюрера что-то нигде не было видно.
Вернер оказался в обычной городской квартире. Без всяких решеток, без наручников, и без охраны - эсэсовцы посадили его на обшарпанный табурет в прихожей и быстро исчезли за дверью. К Вернеру подошла женщина - заключенный вздрогнул, он уже пять лет не видел ни одной женщины. Она ласково коснулась его плеча.
- Пойдемте. Я вам помогу.
Подошла еще одна, помоложе, совсем даже молоденькая девушка. Женщины вдвоем помогли ему встать и повели в ванную.
- Надо раздеться. Не стесняйтесь - я врач, а она медсестра, - сообщила старшая из женщин. Они стали раздевать Вернера, а потом уложили его в ванну с теплой водой.
Он уже очень давно не мылся по-настоящему.
После ванны его аккуратно промокнули полотенцами, отвели в комнату - практически отнесли на руках - и уложили на белые, настоящие белые чистые простыни. После этого женщина-врач стала обрабатывать его раны. В последнее время его били просто для соблюдения режима, раз в неделю и не то, чтобы сильно; но некоторые гнойники остались еще со времен гестаповской "обработки", теперь они расширились, нарывали и постоянно болели. Рука, сломанная пять лет назад, срослась неправильно и болела постоянно. Спина была покрыта давно зажившими, полузажившими и практически свежими рубцами, кое-где женщина накладывала мази и что-то приклеивала. Потом она стала вскрывать гнойники, колоть тонким шприцем, резать, накладывать повязки, а молодая девушка, медсестра, ей ассистировала, подавала инструменты и придерживала Вернера, если он дергался. Врач вводила анальгетики, но все равно иногда бывало больно, Вернер вздрагивал, но не издавал звуков, как будто эта боль была недостойной того, чтобы он снизошел до речи или даже хотя бы стонов. Собственно говоря, Вернер уже очень давно ни с кем и не разговаривал. Не то, что он молчал все время, нет, он кричал от боли, когда били; он стонал длинными бессонными ночами, так громко, что охранники стучали прикладом в дверь. Но вот нормальных человеческих слов он не произносил очень давно, и уже не был уверен, что помнит свой родной немецкий язык и умеет на нем разговаривать.
Наконец его полностью обработали, перевязали, и потом девушка-медсестра принесла кружку с чем-то странно и сильно пахнущим, и стала кормить его с ложечки. Через две ложечки Вернер вспомнил, осознал, что это - мясной бульон, и его чуть не стошнило. Однако он удержался, а потом вошел во вкус и жадно выхлебал всю кружку.
Ему предложили еще воды, он выпил и воду. Потом он заснул.
Когда Вернер проснулся, было еще светло или уже опять светло. Он лежал не двигаясь, на настоящей, чистой простыне, укрытый настоящим одеялом в пододеяльнике, и у него почти ничего не болело. Болело во всяком случае на порядок меньше, чем обычно. Он лежал и очень удивлялся этому. Если бы сейчас в дверь вошел бригаденфюрер и приставил к уху Вернера пистолет - и это ничуть не удивило и не смутило бы заключенного.
Полежав некоторое время, Вернер повернул голову и увидел на тумбочке рядом с диваном стакан воды. Он осторожно протянул руку, поднял стакан, поднял голову - и аккуратно, быстро выпил воду. Со стуком поставил стакан обратно. Не то, что ему хотелось пить, но чистая холодная вода - это ресурс, и его надо использовать, пока есть такая возможность.
Ему хотелось в туалет, но терпимо пока. Он решил подождать.
Дверь открылась, и в комнату вошел бригаденфюрер.
Он был не в форме, но Вернер узнал его. Даже не по внешности - внешность разглядел плохо - а можно сказать, чутьем. Это был тот самый человек, забравший его вчера из тюрьмы. И очевидно, никакой не эсэсовец. А... кто?
Бывший бригаденфюрер сел рядом с Вернером на табуретку. Посмотрел на него усталыми серыми глазами.
- Здравствуйте, герр Оттерсбах. Как вы себя чувствуете?
Оттерсбах - это фамилия Вернера. Заключенный осторожно раскрыл губы и хотел задать вопрос, но сначала у него вышло только воронье карканье. Вернер покашлял, сморщился от боли в груди. И наконец спросил хрипло.
- Кто вы? Русский?
- Нет, - спаситель покачал головой, - я не работаю ни на русских, ни на американцев. Вас должны были расстрелять, герр Оттерсбах. Война продлится еще месяц, может, два, потом нацистам каюк. Я хотел вытащить вас. Вот и все. Вам здорово досталось, - он провел рукой по плечу Вернера, - пять лет. И допросы в гестапо. Вы понимаете, что вы герой, Вернер?
- Что теперь будет? - Вернер наконец смог родить следующий вопрос. Неизвестно чей агент грустно усмехнулся.
- Все будет хорошо, Вернер. Вы не беспокойтесь. Не бойтесь, вы у своих. Вас больше никто не тронет. Самолет вылетает сегодня вечером, мы переправим вас в безопасное место.
- К..какой самолет? - поразился Вернер.
