Валерий Алексеев - Проект АЦ
- Не примут тебя, - сказала мама со вздохом. - Ты же у меня отстающий.
- Чего там гадать? Сейчас пойду и позвоню. И все узнаю.
- Так вечер уже!
- Ничего, попробую.
Не слушая, что мама кричит мне вдогонку, я побежал на улицу. Позвонил из телефона-автомата - и сразу меня соединили.
- Прием заявлений кончается завтра, - ответил мне мужской голос. Приезжайте лучше сейчас. Документов никаких не надо. Приемных экзаменов у нас нет. Только собеседование. Деньги на проезд имеются?
- Нет, - ответил я растерянно.
- Хорошо. Подошлем машину. Назовите адрес.
Я назвал.
- Будем через пятнадцать минут.
И в трубке загудел сигнал отбоя.
- Чудеса! - сказала мама, когда я вернулся. - Так быстро все... А ты не фантазируешь, случайно?
Я настолько был сам удивлен, что не стал ничего ей доказывать.
И действительно, через пятнадцать минут во дворе коротко прогудела машина. Я выглянул в окно: у нашего подъезда стояла новая коричневая "Волна", шофер, опустив боковое стекло, разговаривал с ребятами.
- Ну, мама, я пошел.
Мама хотела заплакать, но сдержалась.
- Ступай, сынок. Ох, не примут тебя, не примут...
Ребята смотрели на меня во все глаза.
- Куда это тебя?
- В спецшколу, - ответил я, берясь за ручку дверцы.
- Ну дела! Что это за школа такая?
- Закрытая, особая.
Я сел на заднее сиденье. Шофер обернулся ко мне, посмотрел строго.
- Много разговариваете, молодой человек, - сказал он. - Сначала поступить надо. А то может быть, зря бензин жжем.
Я смутился и ничего не ответил.
2
Машина въехала во двор большого девятиэтажного дома и остановилась возле каменного крыльца: несколько ступенек и железные перила. Невзрачная дверь с белой табличкой "Прием". Прием чего? Стеклотары? Белья? Непонятно.
Я слегка оробел. Посмотрел на шофера, но он, не обращая на меня внимания, рылся у себя в карманах. Пробормотав: "Спасибо", - я вышел из машины и поднялся на крыльцо.
За дверью оказался небольшой тамбур, а за ним - комнатушка без окон. Под потолком на проводе горела голая электрическая лампочка, за столом сидел загорелый молодой парень в темно-синей спортивной куртке. У него было лицо честного футбольного тренера.
- Добрый вечер, - сказал я, подошел и сел на стул.
- Добрый вечер. - Парень улыбнулся, протянул мне через стол руку и назвался: - Дроздов.
- Очень приятно, - сказал я и вспотел от смущения.
- Фамилия, имя?
- Андрей Гольцов.
- Поздновато явились. Гольцов. Ну, да ладно. В каком классе учитесь?.. Так, в восьмом. А два года сидели в котором? В шестом? Говорите яснее. В шестом. - Он сделал пометку на лежащем перед ним листе бумаги. Я готов был поклясться, что увидел на этом листе свою фамилию, напечатанную на машинке. По какой причине сидели?
Я замялся. Сказать "неспособный к учению" - сам себе навредишь. "Учителя заедались" - неправда. "Не хотел учиться" - хуже того. Я подумал и ляпнул:
- Болел.
Дроздов прищурился, посмотрел на меня с усмешкой:
- Вот как? Чем?
Разговор принимал неприятный оборот. В голове у меня замельтешило: "Энцефалитом? Эхинококком?"
- Гипертонией.
Лицо у Дроздова стало совсем хитренькое: знаем мы эту гипертонию.
- Ничего, - сказал он, - вылечим. - Посидел, помолчал. - Как вы полагаете. Гольцов, вы обыкновенный человек?
Такого вопроса я, естественно, не ожидал.
- Нормальный, - ответил я и пожал плечами.
- Нет, я не о том. Я имею в виду: вы как все или нет?
Я покачал головой:
- Нет.
Дроздов удовлетворенно откинулся к спинке стула.
- А почему нет?
Вот пристал, подумал я. А я-то боялся, что по алгебре будут спрашивать.
- Мне кажется, я способный, - промямлил я и покраснел.
- К чему? - вежливо поинтересовался Дроздов.
- Ну... учиться способный.
- Этого маловато, - огорчился Дроздов.
Я тоже расстроился. В самом деле, к чему я способный? Да ни к чему. Баклуши бить.
- У каждого человека должны быть особые, присущие только ему способности, - участливо глядя на меня, сказал Дроздов. - Постарайтесь припомнить.
Я молчал.
- Вы очень уверенно сказали, что вы не такой, как все. Это впечатляет. Но на чем вы основываетесь?
- В длину неплохо прыгаю, - брякнул я совершенно невпопад.
- Спорт нас не волнует, - нахмурившись, сказал Дроздов. - Слабосильных подтягиваем. У нас там спортивный комплекс по последнему слову техники. Для того мы и приглашаем в нашу школу, чтобы отставание по отдельным пунктам не мешало развиваться главному. Вопрос: что в вас главное?
Я совсем упал духом: не видать мне этой школы, как своих ушей.
- Ну неужели ничего главного? - настаивал Дроздов. - Не верю. По ночам хорошо спите?
- Когда как.
- А если не спите, что вам спать не дает?
- Маму жалко, - с запинкой сказал я.
Тут Дроздов не стал вдаваться в подробности.
- Понятно, - проговорил он. - Ну, а что бы вы для нее сделали, если бы могли?
- Чтобы она смеялась, радовалась, не плакала.
Я смутно начал понимать, чего он от меня добивается. Но выразить это словами не взялся бы даже для спасения жизни.
- А как это сделать? - не унимался Дроздов.
- Надо больше с ней разговаривать, доказывать, что все хорошо...
- Словами доказывать?..
- Нет, не словами. - А как?
Я молчал.
- Ну, добро, - Дроздов заметно повеселел. - И что же, получается?
- Не очень.
- А хотелось бы?
- Да.
- Больше всего на свете?
Я не ответил. Не люблю говорить такие слова. Но подумал: да, больше всего на свете.
- Ну что ж, - сказал Дроздов, - мы на верном пути, Андрей. Просто вы подавлены своими неуспехами и плохо прислушиваетесь к себе. Вы, несомненно, одаренный человек...
Меня бросило в жар.
- ...но природы своей одаренности сами не сознаете. Мы вам в этом поможем. Пишите заявление. Да не волнуйтесь, вы приняты.
Должно быть, на моем лице было что-то вроде недоверия, потому что Дроздов засмеялся.
- Между прочим, я директор школы, и мое слово - это уже решение. Вот образец: "Прошу зачислить меня в состав учащихся Чулпанской спецшколы для одаренных переростков". Дата, подпись.
- А где это - Чулпан? - спросил я, взявшись за ручку и начиная уже приходить в себя.
- В Западной Сибири. Еще вопросы есть?
Я осмелел:
- Есть. Почему вы так назвали - "школа одаренных переростков"?
Дроздов оживился:
- А что? Задевает, беспокоит?
- Да неприятно, - признался я.
- А правде в глаза смотреть всегда неприятно. Ведь вы же переросток? Несомненно. В ваши годы надо учиться в десятом классе, на худой конец в девятом. Уж раз вы нам позвонили, вы понимаете это и не считаете тяжким оскорблением. Не так ли?
Я должен был признать, что это так.
- Вот то-то и оно. Вы удивитесь, узнав, как мало у нас учеников. Никто не хочет признавать себя переростком. Сидит за партой этакий дылда и не страдает от этого, скорее склонен всех остальных считать недоростками. Столько в нем чванства, наглости, самоуверенности... да просто хамства. Значит, не умен. Нам такие не нужны, и не идут к нам такие. Понятно?
