Александр Тюрин - Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки
Мы крупно не любили джигитов, потому что были в постоянной напряженке, а они могли пострелять в нас, а затем отдохнуть с бабой в соседнем доме. Мы были постоянной мишенью для них, а они лишь тогда, когда накидывались на нас. В остальное время они являлись самыми мирными, кроткими, и их окружали со всех сторон женщины и ребятня. Мы сильно не любили горцев оттого, что их карманы оттопыривались от крупных купюр и они могли в любой момент ввести нас в страшный соблазн, кинув тысячу баксов за какой-нибудь подержанный пулемет. Мы торчали безвылазно в этом сраче, а они, вволю покромсав тебя, могли упорхнуть на недельку в Москву или Питер, чтобы жрать там барашка, тискать девочек и выжимать дань из толстяков-бизнесменов. Джигиты были инстинктивными профи во всем, мы — словно вчера вылупились из яйца.
Конечно, в моей голове еще крутились шарики-ролики, поэтому я догадывался, что есть своя правда-истина и у волков, и у овец, и у пастухов. Знал я про то, как артиллеристы или летуны, выражая делом нашу нелюбовь, могут проутюжить какое-нибудь село-юрт, откуда пальнули враги. Знал, что у нас тоже достаточно зверья, особенно среди контрактников (кстати, самые злые солдаты не обязательно самые лучшие). Однако, общий настрой чувств резко снижал мои умственные способности и недосуг было разбираться, кто больше виноват перед небесами — мы со своими неуправляемыми снарядами или они со своим щитом из живого мяса.
Тот весенний денек ничем примечательным не выделялся. Спозаранку какие-то нехорошие люди приехали на локомотиве, к которому был прицеплена цистерна с бензином. Я как раз выскочил на улицу, чтобы избавить нижнюю часть тела от лишних веществ и заметил среди ланит Авроры приближающееся темное пятно. Тогда своим бодрым воплем разбудил дремавшего диспетчера, и он пустил с горки платформы с песком. А вот стрелка автоматически не сработала — тут мало что работало автоматически, «калашников» и то заедало. Я кинулся к ней, вспоминая Бена Джонсона, Карла Льюиса и прочие горы мышц.
Когда до стрелки оставалось метров пятнадцать, а до вражеского локомотива чуть побольше, его команда влупила по мне из ручных пулеметов. Я тоже огрызнулся из своего «АК-74М», с которым даже в сортир ходил, по-моему, ссадил с поезда кого-то. Но когда до стрелки оставалось несколько прыжков, внутренний шепот посоветовал мне свернуть влево. И тут гранатомет долбанул по тому самому месту, куда я не добрался. И надо же, именно взрывом стрелку свернуло в нужную сторону, отчего платформы поцеловались с локомотивом. Кажется, кто-то перед этим еще пытался в меня попасть и едва не щелкнул по кумполу. А затем я обогнал всех чемпионов по спринту — секунд за десять сто метров сделал — так что огненный шар, получившийся из бензиновой цистерны, меня не схарчил.
Пока завтракал, кто-то пристреливал свой миномет (122 мм) к нашей столовой. Когда я доглатывал сосиску, мина просквозила крышу и попала в чан с так называемым кофе. Напиток бы настолько омерзительным, что вражеская плюха только зашипела и не разорвалась.
Где-то около полудня неприятельский снайпер застрелил чучело на огороде и я окончательно сообразил — день-то хороший выдался.
Правда ближе к обеду я немного огорчился — из центра прибывал эшелон со всякой военной всячиной, но, судя по накладной, в один из крытых вагонов был всунут на станции Ростов гуманитарный груз от какой-то международной организации. Нередко эти самые гуманитарные грузы мгновенно растворялись на нашей станции — солдатики считали, что там непременно имеются курево и спиртяга. После этого надо было доказывать до усрачки, что иностранные товары станция еще не приняла под свое крыло и за все отвечает командир эшелона.
Не успел я огорчиться, как меня вызвал комендант и, напомнив, что гуманитарный этот груз ценнее десятка старших лейтенантов, дал команду немедленно развести его по адресам. И первым делом — в госпиталь, потому что речь идет о самой натуральной наркоте.
Какая уж тут пруха — я явным образом оставался без обеда и мне оставалось надеяться только на холодные объедки.
Я подкатил на «уазике» с парой десантников к опасному вагону, а там уже сгруппировались солдафоны, готовые взять гуманитарную помощь на абордаж.
Я сдернул пломбу и дал команду поддеть ломами дверь, как тут подлетела ко мне дамочка и заговорила на странном русском языке с ненашими звуками, интонациями и добавлениями импортных слов.
— Chi e voi? Вы кто такой?
— А вы кто такая, я вас мелко вижу.
Она заобъясняла и замахала бумажками, отчего я понял, что эта мадам — представительница той самой международной организации, которая должна следить за распределением гуманитарного добра и зовут ее госпожой Ниной Леви-Чивитта.
Пришлось вразумлять ее минут десять, прежде чем она усекла, что я тот самый российский боец, которому она может доверять больше всего.
После этого мы перекинули коробки с «колесами» и наркотой в автомобиль, одного верзилу-десантника я оставил сторожить раскупоренный вагон, второй — двухметровый сержант Коля Кукин — разместился на заднем сидении. Госпожа Леви-Чивитта, повыбирав между моей физиономией и кукинской, предпочла все-таки усесться рядом со мной.
Это была тетка южноевропейского вида, испанского или итальянского, набравшая на возрастном счетчике три с половиной десятка, со скорыми движениями, хрипловатым голосом и застывшим выражением неприязни на резких линиях лица. Мы все ей явно не нравились, она, похоже, считала нас всех канальями, которые мучают невинных горных «овечек».
Она выглядела настолько чужой, что, несмотря на блеск темных маслиновых глаз и приятные обводы фигуры, я на нее не отреагировал. То есть, если бы неведомая сила приклеила госпожу Леви-Чивитта к дивану и сдернула штаны, я бы на нее залез не сразу. А вот Коля Кукин бы — сразу, я это понял, глянув на хитринку, затаившуюся в его усах.
Потом я ухватил своими ушами-пеленгаторами какой-то неприятный звук и глянул в боковое стекло — к нам на свидание летели три яркие точки. Какой-то абрек вжарил из «Града»! Голова моя сработала так быстро, что я и сообразить ничего не успел. Одна рука бросила баранку вправо, другая зашуровала коробкой скоростей. Проломив какой-то забор под возмущенные вопли иностранной госпожи, «козлик» проскочил между двух хибар, тут перед нами появился распахнутый контейнер, в который мы все дружно влетели. А следом загрохотало, контейнер зашвыряло, в кабине запахло гарью. Однако стало ясно, что хотя реактивные снаряды поцеловались с поверхностью, мы из-за этого не разорвались и не раскрошились. Едва устаканилось, я дал задний ход.
Остатки левой хибары пускали вонючий дымок, похоже, тут недавно варили самогон для наших войск, обшивка же контейнера явно приняла на себя осколочный ветер и прилично защитила нас.
