Всеволод Ревич - Пять зелёных лун (сборник)
Еще больше «снижает» тему космических гостей известный итальянский писатель Джанни Родари (рассказ «Принц-Пломбир»), доводя ее до забавного фарса из жизни итальянского города.
В противовес этим писателям Уильям Моррисон (рассказ «Лечение») поднимает тему контактов, стремясь доказать, что между людьми и любыми разумными созданиями могут и должны быть совсем иные, истинно товарищеские взаимоотношения. Такой поворот в западной фантастике встречается реже, по без него картина была бы неполной. Моррисон пишет о том, какими прекрасными могут быть проявления гуманизма, вкладывая в это понятие самый широкий смысл. Носителями гуманизма выступают в его рассказе инопланетяне.
Намного благородней человеческой оказалась и душа милого детеныша с далекой планеты, обладающего удивительным умением останавливать время (рассказ «На берегу» Маршалла Кинга). Он настолько незлопамятное создание, что ценой собственной жизни спасает от гибели группу землян, бесцеремонно, с низменными целями ворвавшихся на его планету, хотя сами люди пытались засадить его в ящик и ранили пистолетным выстрелом. Зло, предательство, жестокость просто не существуют в его сознании: он воспринимает действия непрошенных гостей как игру, пусть даже ему не понятную. На фоне этого ребенка, тянущегося к людям, гнусность поведения космических пиратов проступает особенно рельефно. Впрочем, у двух из них все же просыпается совесть. Тем самым автор пытается утвердить мысль о том, что добро должно вызвать ответное добро…
Есть в современной фантастике еще одна распространенная тема — искусственный разум. На первый взгляд может показаться, что в отличие от пришельцев, которых никто не видел и с которыми никто никаких контактов не устанавливал, роботы — это, так сказать, более реальная фантастика. Ведь в какой-то мере они уже существуют в действительности, и вряд ли у кого вызывает сомнение тот факт, что в один прекрасный день ученые смогут (если, конечно, понадобится) создать достаточно совершенное подобие человека.
Фантасты же создали их давно — заботливых нянюшек, защитников людей или грубых громил, на выбор. Однако и в этом случае нетрудно прийти к выводу, что многочисленные роботы вводятся в фантастическое действие отнюдь не для того, чтобы восславить инженерный гений, и уж тем более не для того, чтобы «познакомить читателя с важными проблемами кибернетики», как писали некогда в предисловиях к книгам о роботах. Совсем не случайно фантасты чаще всего придают своим искусственным «героям» человекоподобную внешность, подчас неотличимую от облика их создателей. С чисто технической точки зрения, столь экстравагантная форма самоорганизующегося автомата с множеством ненужных «архитектурных излишеств» не только не целесообразна, но в большинстве случаев бессмысленна, а порой даже вредна. Ну зачем, спрашивается, роботу волосы? Зато для фантастики возможность создания электронно-синтетического двойника человека оказалась неоценимой находкой, такой же, как и человекоподобные пришельцы. Идейные функции двух популярных героев научной фантастики становятся малоразличимыми. Это новая грань той же темы контакта, анализа поведения земного человека на «rendezvous».
Литературный отец роботов, Карел Чапек, придумал их как орудие возмездия строю, возжелавшему дешевых и покорных рабов. Уже его роботы повели себя как люди.
Вспомним знаменитые законы роботехники, сформулированные Айзеком Азимовым в книге «Я, робот» (кстати, в настоящем сборнике читатель найдет остроумную пародию болгарского писателя Васила Димитрова на эту книгу; пародию, впрочем, обладающую и собственным, отнюдь не пародийным смыслом)! Разве эти законы всего лишь технологическая инструкция для полимерных верзил, а не сжатые до одной фразы предписания человеческой морали? «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред». А человек может? То есть он, к сожалению, может, но разве он не должен вести себя так, чтобы быть достойным того нравственного императива, которым руководствуются азимовские роботы?!
Ситуация парадоксально переворачивается: подражать должен не робот человеку, по образу и подобию которого он сотворен, но человек — роботу. В самом деле, кто оказывается самым благородным, самым тонко переживающим обитателем маленького американского городка в рассказе Клиффорда Саймака «Дурной пример»? Робот по имени Тобиас, который заслан в Мелвил благотворительной организацией с проникновенной педагогической целью: отвращать нестойкие личности от злоупотребления спиртными напитками, демонстрируя на собственном примере, к каким ужасающим последствиям это приводит. И хотя Тобиас не подвергает сомнению полезность своей миссии, его возвышенная «душа» жаждет иного — он хочет летать в космос, открывать новые земли, он жестоко страдает от необходимости появляться каждый день на глазах у людей в непотребном виде. Но робот так устроен, что думает не о себе, а о других, и это со всей очевидностью проявляется в центральной сцене спасения двух людей из гибнущего автомобиля. Тобиас не имел права выдавать себя, но он не смог оставить людей в беде.
Как следует квалифицировать его поступок — как человека или как робота? И вообще, роботы ли перед нами и в этом рассказе, и двух других небольших рассказах — «Виртуоз» Герберта Голдстоуна и «Необходимое условие» Айзека Азимова? Не правильнее ли предположить, что это всего-навсего участники литературного маскарада, которые, как это и положено в данном случае, скрываются под масками, иногда полностью совпадающими с человеческим обличием (так было с Тобиасом), а иногда вовсе на него непохожими. Например, Мультивак в «Необходимом условии» — гигантский компьютер, управляющий экономикой всей планеты. И, тем не менее, это маска. Ведь машине вежливость ни к чему.
Отказываясь от блестящей музыкальной карьеры на том основании, что искусственные создания лишены способности чувствовать и понимать музыку, робот Ролло вопреки смыслу своего поступка опять-таки действует не как бездушный автомат, а истинно по-человечески, ибо только человек способен на деликатность и самоотверженность.
Конечно, не всегда — особенно в западной фантастике — взаимоотношения человека и робота складываются столь идиллически. Случается, высокие договаривающиеся стороны могут и не поладить между собой. В той конфликтной ситуации, которую изобразила Милдред Клингермен в юмореске «Победоносный рецепт», верх над суперсовременной машиной одержала женщина, защищающая свое человеческое первородство от натиска безликой автоматизации и стандартизации. В данном случае перед нами шутка, но можно без труда вспомнить множество произведений, где люди и роботы сражались между собой не на жизнь, а на смерть. И дело здесь совсем не в псевдонаучных размышлениях о том, будто искусственный разум со временем станет более совершенным, нежели породивший его разум человека, и будет только ждать своего часа, дабы вытеснить несовершенных прародителей с лица Земли. Суть в том, что за сражениями человека и робота скрываются вполне определенные социально-исторические коллизии, возможные только в определенных общественно-экономических формациях.
